Юрий Тарский - Искатель. 1968. Выпуск №3

— Пошли.

— Что ты думаешь о связи? — генерал задал вопрос, едва Лавров притворил за собой дверь кабинета.

Тот ждал этого вопроса, был заранее готов к нему и потому ответил без промедления:

— Если Вец днем не уедет, то выйдет на связь в двадцать два ноль-ноль.

— Уверен?

Дверь приоткрылась, заглянул Львов.

— Заходите, — сказал Моисеев. — Выкладывайте, что у вас, шах или мат?

— Смеетесь, Сергей Александрович… Но опять — шахматы. Вец пользуется девятой партией матча Капабланка — Ласкер. Индексы расшифровываются, как ходы белых пешек и коней. Хитроумно и примитивно одновременно. Как все у немцев. Я обязательно бы поставил второй ключ.

Он волновался, то и дело поправляя очки. Он всегда волновался, когда докладывал генералу.

— Что касается двенадцатого и ноль четвертого, — продолжал Львов, — мы не могли передать им новый шифр: Тимченко не дошел.

— Знаю, — сказал Моисеев. Он вспомнил Тимченко, вспомнил, как прощался с ним в последний раз, и доклад Львова: «Напоролся, капсулу с шифром уничтожил, подорвал себя гранатой». — А если еще раз попробовать старым?

— Но рядом с двенадцатым Штуббе. Я знаком с ним давно. У него страстная любовь к шахматным шифрам. Мы им уже трижды ставили мат. Кстати, о мате шифру Веца они так и не подозревают.

Моисеев перевел взгляд на Лаврова, потом куда-то вдаль, и было совершенно неясно, к чему относилась его последняя реплика — то ли к тому, что немцы могли разгадать старый шифр, то ли к тому решению, которое генерал уже принял.

А суть принятого им решения сводилась к тому, чтобы выяснить, не Вильке ли прибыл в Ф-6. И если именно он, этот матерый и опытный враг, один из руководителей восточного бюро абвера, вербовал и готовил в Ф-6 свою агентуру, необходимо было создать там группу контрразведки.

Значит, опять Борода. Оттуда можно пытаться забросить в лагерь своих людей. Задача эта представлялась исключительно сложной. Ее решение было под силу разве что Лаврову. В крайнем случае он сам должен будет попасть в Ф-6. Однако засылка в лагерь… В каком качестве там мог оказаться Лавров? В качестве пленного? Подвергнутый постоянному риску, что в любую минуту его жизнь может быть оборвана шалой пулей конвоира?

Моисеев молчал. Молчали Лавров и Львов.

Генерал должен был принять еще одно, чрезвычайное, решение.

— Ты понимаешь степень риска, Алеша?

— Вы о чем?

— Тут важно правильно использовать профиль лагеря, — вступил в разговор Львов.

Лавров поддержал:

— И Гордеев с Ненароковым и двенадцатый утверждают, что в Ф-6 концентрируются люди, как-то связанные с нефтью. Если мне придется идти, а я, предположим, летчик, раньше работавший на промыслах?

— Ты не храбрись, — одернул Лаврова генерал. — С этим не шутят.

— А Алеша, по-моему, прав, Сергей Александрович. Конечно, риск. Но если придется идти Алеше, у двенадцатого есть возможность помочь Бороде.

— Не надо меня агитировать, — неожиданно резко сказал Моисеев. — Сегодня решать не буду.

Он поднялся, давая понять, что разговор окончен.

…Поздней осенью двенадцатый получил шифровку: «Друг будет заброшен вашу зону среду или пятницу. Ускорьте непосредственный контакт Бородой. Желаю успеха».

Роскошный «Телефункен», оленьи рога да копия картины Крамского в золоченой раме, невесть откуда доставленные заботливым ординарцем, придавали землянке комдива Братина вид городской квартиры.

В землянку спустился адъютант.

— Трое новеньких, товарищ комдив. Их вперед к начштаба или к вам звать?

— Зови сюда, — сказал Брагин, убирая стакан в серебряном подстаканнике, стоявший прямо на картах, и застегивая верхние пуговицы гимнастерки.

Адъютант поднялся ступеньки на три и кому-то крикнул, повторив интонации комдива, только построже:

— Зови сюда!

По лестнице загромыхали шаги.

Очень разными были эти трое прибывших. Высокий, какой-то нескладный старший лейтенант Медведь с застенчивыми глазами под совершенно бесцветными ресницами. Яркий брюнет Коханов. И абсолютно «никакой» Лавров.

— Вы садитесь за стол, у нас запросто, авиация не пехота: и комдив и комэск вместе летают, — сказал Брагин.

Он сделал паузу, а потом будто заторопился: — Вы, лейтенанты, на каких машинах летали? В скольких боях были?

— На ЯКе. Двадцать один вылет, — доложил Медведь.

— На ЯКе. У меня восемь, — ответил Коханов.

— Ну, добро. Подробно начштаба расскажете. Пусть он вас к Гусеву направит. В первый полк. А вы останьтесь. Ясно?

— Так точно! — старшие лейтенанты сказали это почти вместе и, натянув шинели и взяв чемоданы, вышли из землянки. Полковник повернулся к Лаврову.

— Командующий уже трижды о вас справлялся.

Они заговорили так тихо, что, отойдя от стола на несколько шагов, уже ничего нельзя было услышать из этой беседы.

Небо было таким, словно никогда не знало, что есть тучи. ЯКи стремительно рвали его своими телами да ревом двигателей. Машины шли точно на запад, курсом 270.

Брагин вел головной самолет. Время от времени он смотрел на новичков, которые шли в строю.

Часы в кабинах считали минуты. И когда до нужного квадрата их оставалось не больше десяти, справа по курсу комдив увидел девятку «мессершмиттов».

Он понял, что уйти от боя нельзя, и скомандовал: — Набирай высоту! По парам!

Его самолеты оказались над «мессершмиттами» и с ходу повели атаку.

Машина, в которой был Лавров, летела где-то в хвосте кавалькады, если можно так сказать о боевых порядках истребителей, когда к ней начал подстраиваться Брагин, стремясь прикрыть с хвоста.

Неожиданно фашист кинул свой «мессершмитт» в отчаянное пике, а потом его машина свечой пошла вверх.

Брагин прильнул к прицелу. Поочередно появлялись в нем то «мессершмитт», то машины комэска-2 и Коханова.

В прицеле «мессершмитта» тоже мелькнул ЯК. Злодейская улыбка пробежала по губам фашистского пилота. Небо разорвала пушечная очередь — пять снарядов подряд.

ЯК Брагина лез вверх. На фоне земли, похожей отсюда на топографическую карту, комдив увидел свои самолеты, собирающиеся в треугольник. И еще один, который падал, оставляя за собой густой шлейф дыма. Над маленькой черной точкой, отделившейся от горящего самолета, раскрылся купол парашюта…

Занавесив окна и «задраив» дверь артистической уборной старым одеялом, стучал ключом передатчика Вец.

Склонившись над шахматной доской и быстро двигая фигуры, улыбался каким-то своим мыслям майор Львов.