Георгий Шилин - Приключения 1968
5
— Всякое распоряжение комитета для солдата революции — свято и неоспоримо. Если комитет пошлет бойца на неизбежную смерть, боец должен подчиниться. В собственной своей жизни ни один революционер не волен. Если большинство приняло решение, оно не может быть не выполнено отдельной личностью. В этом — жизненная сила революции.
Так говорил Камо, снаряжая в дорогу Гоги, на которого возлагалась задача доставить ящики с литературой в Озургеты.
Он осмотрел костюм, в который должен тот облечься, еще раз проверил, хорошо ли имитирует он крестьянский говор, снова повторил план, по которому должен был действовать юноша, опять осмотрел его любовно и заботливо, как осматривает мать своего ребенка, и улыбнулся:
— Вот так… Вот и прекрасно, Гоги. Из тебя выйдет настоящий боевик. Такие люди нужны революции. Ну-ка повернись. Прекрасно. А теперь пройдись. Так. Покажи, как ты будешь жаловаться жандарму на то, что в твоем ящике разбили яйца. Нет, не так. Ты должен обязательно заплакать. Ты должен обратиться к нему — «ваше благородие». Попробуй-ка сделать. Вот так. Теперь правильно. Главное, когда ты играешь какую-нибудь роль, играй ее так, чтобы совсем забыть самого себя. Это трудное, но прекрасное искусство. Каждый революционер должен играть в жизни, как настоящий актер на сцене. Это главнейшая защита. Если мы не усвоим искусства игры, нас задушат, как цыплят. Попробуй-ка показать, как ходят кондукторы товарных поездов на станциях. Нет, немного не так — слишком быстро. Они ходят медленно и вразвалку. Вот так — наблюдай внимательно. Они оглушены долгой дорогой, грохотом вагонов, качкой, бессонными ночами. Они не могут на станциях ходить быстро. А ну-ка, покажи, Датико, как просят на папертях профессиональные нищие. Обойди завтра же церкви и хорошенько всмотрись, Ты плохо знаешь нищих. Нам пригодится умение представлять и нищих…
В боевой организации, которой руководил Камо, находился отряд молодых, только что пришедших в партию революционеров. Большинство из них пришло сюда прямо со школьной скамьи. Все они поступали к нему на выучку.
Камо с огромным воодушевлением выполнял поручение комитета — выработать из этих неопытных, нередко наивных подростков будущих закаленных революционеров. Он любил занятия с ними. Занятия эти доставляли ему подлинное наслаждение. Он был строг и требователен, даже суров в минуты выполнения заданий.
Впрочем, руководство молодежью являлось лишь одной из незначительных работ Камо. Ему приходилось выполнять множество других поручений комитета, которые мог выполнить только он один.
Вот ему надо пойти в типографию. Там что-то случилось. Полиция как будто напала на ее след. Надо срочно подыскать другое место и перевести всю эту махину в безопасное помещение. Надо придумать способы перевозки. Нельзя откладывать ни на одну минуту. «Вот что, типографию мы перевезем на свалку под видом мусора, — соображал Камо. — Зароем за городом, а там видно будет». И он отвозил типографию на мусорную свалку, оттуда мчался на товарную станцию — справиться о грузе, отправленном еще неделю назад из Батума. Здесь требуется величайшая осторожность. Ящик патронов обнаружен — полиция следит за грузами.
С товарной станции он бежал на телеграф, с телеграфа — в железнодорожные мастерские, оттуда — к либеральному князю Дадиани получить для Датико обещанный паспорт. От князя Дадиани надо пойти в духан «Тилипучури» и встретиться с писарем из жандармского управления, чтобы выяснить, удалось ли ему оттиснуть печать на заготовленных бланках, а завтра надо поехать в Манглис.
Впрочем, о завтрашнем дне он будет думать завтра. А пока что надо подыскать три офицерских мундира, необходимых для поездки товарищей в Баку.
Он весь горел в этой работе и чувствовал себя спокойно и радостно.
Он часто забывал об отдыхе, — так же, как забывал о том, что на свете некогда существовал Семен Тер-Петросян, из которого отец хотел сделать хорошего торговца, наследника своего дела. Было ли когда-нибудь такое время, когда он мог появляться на улице со своим собственным лицом? Такого времени не было. Он не помнит такого времени. Он не помнит своего лица. Сегодня у него — жалкая бороденка нищего, завтра — нафабренные усы полицейского пристава, послезавтра — парик и ряса священника…
Теперь Камо не может сделать и пятисот шагов, чтобы не изменить своей внешности. В депо Камо приходит одетый молодым студентом-практикантом, блистая пуговицами и новенькой курткой; оттуда уходит угрюмым рабочим в синей засаленной блузе. Этого требует его профессия. Она вынуждает его приходить на почту почтальоном или продавцом газет, на базаре быть веселым, сыплющим направо и налево шутки и остроты кинто, а в духане «Тилипучури» — техником, который только что прибыл из дикой глуши и теперь дорвался до прелестей большого города.
Эта игра отучила его от сна, а если он спал, то сон его был тревожный и чуткий, как у зверя. Игра загоняла его от идущих по пятам сыщиков в церковь, превращала то в священника, то в нищего. Она бросала его на крыши идущих поездов, вталкивали на буфера вагонов, вынуждала ночевать в лесу. Он никогда не жаловался на свою жизнь. Он был ею доволен.
6
Однажды канцелярия наместника е. и. в. на Кавказе была неожиданно обеспокоена уведомлением из Петербурга, что в Турции происходит таинственная закупка оружия, предназначенного революционерами для мятежных действий в Тифлисской губернии. Закупкой руководит агент Кавказского социал-демократического союза Камо. Петербургская бумага требовала принятия соответствующих мер.
Соответствующие меры были приняты, но, как оказалось, напрасно.
Транспорту оружия, вызвавшему беспокойство русского правительства, не суждено было достигнуть русских берегов. Маленький старый пароход, приобретенный Камо в Болгарии, принявший оружие на борт, попал у румынских берегов в бурю и пошел ко дну. С большим трудом удалось местным рыбакам спасти погибавших и доставить их на берег.
Через две недели после этой катастрофы в маленьком домике на Нахаловке собрался комитет, заняв две комнаты с окнами, выходившими на пустырь.
Кроме членов комитета тут собрались почти все бывшие в Тифлисе члены боевой организации.
Эти спокойные, добродушные люди доставляли сыскной полиции хлопот больше, чем тысячи уголовников.
Ни один из них не знал, будет ли кто-нибудь из них жив завтра. Ни один из них не думал об этом.
Они сидели, стояли, ходили по комнате, веселые и довольные тем, что нашлась свободная минутка, когда можно поболтать о всяком вздоре и забыть о делах. Они были похожи скорее на веселых студентов, собравшихся на вечеринку, чем на людей, за плечами которых стоит смерть.
