Петр Сергеев - Когда открываются тайны (Дзержинцы)
Нередко в ранние часы во дворе здания Любочке попадался на глаза Степан Грицюк — комендант. Грицюк, сознавая свою безраздельную ответственность за сохранность вверенного ему «революционного» имущества, каждое утро обходил полупустые остывшие комнаты дома, тоскливо оглядывал отсыревшие углы, поломанную мебель. Денег на ремонт не было, да и плотников в городе днем с огнем не сыщешь. Все мобилизованы на ремонт барж...
Пределом мечтаний Грицюка было — хоть раз в неделю обогреть комнату, где заседал уком. Но дров выдавали только три пуда в месяц. Потому счастье Грицюка было беспредельным, когда он возвращался с вокзала со шпалой, которую получил в награду от коменданта вокзала.
Он распилил шпалу на равные части, расколол и стал перетаскивать чурбаки со двора под лестницу. Один чурбак он раздробил на щепки и, аккуратно сложив в углу своей комендантской комнаты, прикрыл дырявым ватником
«Затоплю буржуйку во время заседания», — решил Грицюк. Лишь одна Любочка видела все эти приготовления. Но Грицюк так свирепо посмотрел в ее вечно изумленные прозрачные глаза, что девушка перепугалась. Потом они оба рассмеялись и разошлись по своим делам.
В половине девятого начали сходиться укомовцы и актив. Ребята громко шутили, гоняясь друг за другом по просторному фойе, боролись, чтобы согреться. Девушки, заняв большой диван, усаживались потеснее друг к дружке, часто постукивая ногой о ногу.
Народу собралось уже много, ждали запропастившегося где-то Филиппова. Из подвала-библиотеки в секретарскую комнату поднялась и Любочка. Она несла стопку книг, по-детски прижимая их к груди. С минуту постояла среди комнаты, словно раздумывая, что с ними делать, потом, зардевшись от пристальных взглядов парней, поспешно положила их на стол, застланный кумачовой скатертью, и присела на диван.
Любочка не успела отойти от стола, как на всю комнату загремел энергичный баритон Вани Филиппова, ворвавшегося с улицы:
— Посмотрите сюда, товарищи! Что это такое?! — правой рукой Ваня сорвал со своей головы и шлепнул о стол кожаный картуз, а левую высоко поднял над собой: в ней дымился еле заметный окурок, брезгливо зажатый между пальцами.
— Нечипуренко курил, я видела! — выкрикнула одна из девушек, сидевших на диване.
— Видела — почему же молчала? — хмуро отозвался на ее голос Грицюк. — Надо было его сразу на чистую воду.
Нечипуренко сидел очень взволнованный, будто совершил тягчайшее преступление.
Ваня Филиппов, наконец, притушив окурок, осторожно положил его на чернильный прибор, затем перекрыл возмущенные голоса комсомольцев резкими словами:
— Разве можно мечтать о будущем, если мы сегодня уже нарушаем постановление укома? Комсомольцы мы или болтуны? Нечипуренко! — обратился он к провинившемуся. — Ты голосовал за то, чтобы по примеру московских комсомольцев бросить курить?
— Ну, голосовал... — вполголоса отозвался черноглазый. — Я же не думал, что это так сразу...
— Он еще рассуждает! — с негодованием воскликнули сзади. Больше всех шумели девушки.
— В таком случае, — решил вдруг Филиппов, улавливая настроение собравшихся, — мы сегодня, прежде чем приступить к обсуждению вопроса о комсомольском воскреснике, разберем персональное дело Нечипуренко. Возражений не будет?
— Прошу слова! — раздался из дверей спокойный голос. По образовавшемуся проходу к столу твердой походкой шел человек в кожанке.
Ваня Филиппов встретил его настороженным, останавливающим взглядом.
— Это особоуполномоченный комиссар из Москвы, — скороговоркой прошептал Грицюк в ухо Филиппову, — фамилия его Бородин, на вокзале повстречались. — Поскольку говорить было нельзя, Грицюк молча ткнул под самый нос секретаря укома большой палец: дескать, парень что надо...
Сергей Петрович попросил прощения за непрошеный визит и, встретившись глазами с потеплевшим взглядом секретаря укома, обратился к залу:
— Ребята! Я пришел к вам за помощью. Так уж повелось, если нам, коммунистам, нужна решительная поддержка — мы идем к комсомолии.
Эти слова понравились залу. Сергей Петрович видел, как посветлели лица комсомольцев, поначалу осудительно встретивших непрошеного гостя. Широкоплечий паренек, сидевший в переднем ряду, подтянул солдатский ремень, лихо тронул чуб, с готовностью уставился в лицо Бородина.
Чтобы расположить к себе юную аудиторию, Сергей Петрович вдруг изменил направление беседы, заговорил о Нечипуренко:
— Вы вот здесь шумели о курении... Если хотите, я вам расскажу, как на это дело в Москве смотрят.
— Ленин курит? — внезапно спросил чубатый из переднего ряда.
— Владимир Ильич — некурящий, — объяснил Бородин. — Но этими словами он лишь вызвал взрыв негодования по адресу Нечипуренко, о котором молодежь, казалось, забыла.
Ваня с трудом водворил порядок в возмущенных рядах.
— Очень хорошо, — продолжал Сергей Петрович, — что вы, строители и хозяева новой жизни, отметаете прочь пережитки. Нет дороги в коммунизм тому, кто не освободился от пороков прошлого. Но это не так просто и не сразу, как сказал Нечипуренко, защищаясь от ваших нападок. Конечно, комсомольскую дисциплину надо соблюдать, — подчеркнул Сергей Петрович, с упреком глянув на провинившегося. — Но, дорогие друзья, я советовал бы вам свою энергию сейчас сосредоточить на вопросах, которые имеют более важное значение для судьбы нашей Родины. Курение вредно прежде всего для самого курящего... А в коммунистическом обществе...
— И для окружающих вредно! — запоздало возразила с дивана молодая швейница Марийка. Сергей Петрович согласно кивнул ей и продолжал:
— А при коммунизме все люди должны быть физически и морально здоровыми!
Слова Бородина перебил на этот раз сам председательствующий Ваня Филиппов, выкрикнув:
— И красивыми.
Любочка еще ниже наклонила голову. Она уже догадывалась, о чем думает в эту минуту секретарь укома.
Словно в подтверждение ее догадки, в зале прошел шумок.
— Мне, например, нравятся люди, — продолжал Бородин, — которые умеют не только красиво дело сделать, но и прилично вести себя в обществе товарищей. Например, если вы уж так близко остановились рядом с девушкой, то нельзя к ней стоять боком, тем более спиной, — сделал Бородин замечание долговязому парню, небрежно опершемуся плечом о притолоку двери и заслонившему широкой спиной диван и сидящих на нем девушек.
— Может, мне еще в галстуке заявляться в уком прикажете и в шляпе? — осклабился парень, все же посторонившись от дивана.
— Будет время — и в галстуках станем ходить, и в шляпах, — спокойно разъяснил Бородин.
