Михаил Самсонов - Пленники подземного тайника. В глубинах пещер. Том II
Нуритдин-ака снова повторил свой рассказ, и решили: Теплов тоже отправится в горы с пчеловодом. Норматов сожалел, что не мог выехать сам, но упорно обещал, что следом приедет вместе со старшим Тепловым — полковником, отцом Гриши.
…Колхозный грузовик с прицепом остановился почти у самой палатки. Из кабины, припадая на протез, вышел дедушка Нуритдин. Из кузова спустились три человека. Двоих из них ребята знали — тоже пчеловоды, друзья дедушки и его одногодки — Азиз-ака и Садык-ака. Первый из них — худенький, тонкий, словно мальчик, а Садыка-ака природа комплекцией не обидела. Третий приехавший — незнакомый. На вид ему лет двадцать пять, не больше. Он в легком костюме, без головного убора, и показался ребятам футболистом. Сказал, что звать его Гриша, а фамилия Теплов. Молодой, сильный, ловкий, он почти один, без помощи ребят, разгрузил машину. Свой чемодан занес к ребятам в палатку.
— Пусть пока постоит здесь. А мы тем временем себе жилье сварганим, — и лукаво подмигнул мальчишкам.
И верно, еще до завтрака они разбили привезенную армейскую палатку.
Вечером, у костра, Шараф, что называется, из первых уст рассказывал собравшимся о ночных криках, таинственном старике, о переправе на турсуках, о пещере. Арменак и Саша, обжигаясь горячей шурпой, отчаянно кивали головами, подтверждая все сказанное.
— Получается, вторая Има Сумак в горах поселилась? — пошутил Теплов.
— Не может быть! — встрепенулся Арменак и чуть не поперхнулся. — Но что-то неестественное в этом факте имеется. Вы только представьте себе, как страшен тот дикий голос, прямо ужас! Да еще этот старик-горец!
— А может, это снежный человек? — вмешался в разговор Саша. — Мне интуиция подсказывает. Или наш предок неандерталец? А? — И с важным видом оглядел всех. Вот, мол, какими словами мы запросто бросаемся!
— Нет, ребята, это не снежный человек и не предок, — заговорил Григорий. — Но и с Арменаком я не согласен, что в этом факте есть что-то неестественное. Будем гадать-разгадывать… Вон сколько нас! Целых четверо!
— Пятеро, — поправил Саша и добавил: — Жучка пятая…
Услышав свое имя, та деловито стала мести хвостом по земле.
Старики отправились в новую утепленную палатку, вокруг которой замкнутым кругом была уложена веревка из бараньей немытой шерсти — надежная преграда от фаланг, змей, каракуртов, скорпионов и прочей нечисти, к которой старики за долгие годы своей жизни так и не смогли привыкнуть.
Ночь темным пологом занавесила горы. Шараф и Гриша поставили свои раскладушки на открытом воздухе. Тишина. Даже река, казалось, угомонилась и прекратила свою вечную перебранку с камнями.
Но что это? Тишину рассек хлесткий выстрел, будто удар гигантской плети. И тут же — дикий крик! Шараф узнал этот знакомый страшный голос. Жучка заскулила, подползла к раскладушке. И снова тот же страшный голос. Шараф вскочил, подбежал к Теплову.
— Гриша, Гриша, — тормошил он. — Проснись!
— Слышал, слышу и не шуми, — спокойно ответил тот. Поднялся, сел. Прислушался.
— Пошли ближе к берегу, — шепнул он. — Только тише, пожалуйста.
Сели на камнях. Молчали. Молчали и горы. Поднявший их надрывный крик, в котором слышались боль, муки, отчаяние, больше не повторялся. Только где-то вдали истошно голосил одинокий шакал.
По бездонному небу пронеслась комета, оставляя за собой длинный хвост. Стрекотали кузнечики, что-то свое, важное, бормотала ночная птица.
— Так вот, Шараф, сцена, с которой «выступает» Има Сумак, где-то неподалеку отсюда. А голос действительно похож… Похоже, ничего не скажешь.
Снова в путь!
Шарафа разбудил рокот отъезжающей машины. Откинул одеяло, огляделся. У новой палатки на кошме сидели за дастарханом старики и Теплов. Арменак и Саша, видно, еще спали. «Устали, бедные, ведь трудились допоздна», — подумал Шараф. Умылся под рукомойником, к реке не захотел идти, подошел к сидящим, пожелал им доброго утра.
Следом, закрутив чалмой полотенце, подошли Арменак и Саша. «И когда это они только поднялись? — недоумевал Шараф. — Ведь несколько минут назад еще во всю храпели!»
А у стариков разговор шел на высоких нотах. Узнав, откуда поступает «неплановый мед», Садык-ака, возбужденно размахивая руками, так и наскакивал на пасечника.
— Ты во что пчел хочешь превратить? В хищников, в бандитов? Что они сейчас делают? Вместо того, чтобы цветы облетывать, опылять их, они у тебя грабежом занялись! Совсем испортишь их!
— Ну нет, Садык-джан, тут ты перегнул, — заступился за друга Азиз-ака, — перегнул, как любит говорить мой сынок — председатель колхоза.
— Разве это грабеж? — продолжал он. — Сам знаешь, мед вытекает, пропадает. Осенью и весной его дожди смывают. Зачем добру зря пропадать?
— И никакого тут грабежа нету, — недовольно загудел Нуритдин-ака. — Я горных пчел хорошо знаю, к себе в дом не пустят. А вот они, эти горные дикарки, налетят — наши не отобьются. Полный разгром учинят!
— Дедушка, — робко вмешался в разговор стариков Шараф. — Дикарок надо попробовать одомашнить. Там, у дерева, можно наши улья поставить. Будем следить за отроением… Потом сюда перенесем, горянок изучать будем. Сами же говорили, дикарки крупнее, сильнее и лучше переносят холод.
— Правильно, — затряс бородой Садык-ака. — Одомашнивать надо!
— Верное дело, — подтвердил и Азиз-ака. И повернулся к Шарафу. — Ну, Шараф, если не свернешь на другую дорогу и не сбавишь темпа, будешь ты пчелиный профессор. Мой сын, председатель колхоза, обязательно так бы сказал!
— Вот что, Нуритдин! Осмотреть надо место «грабежа», как говорит несравненный, досточтимый мой друг, обремененный пчелиной наукой Мирзо-султан Садык-бек, — голосом шахского придворного проговорил Азиз-ака и учтиво склонил голову.
— Дедушка, — улучив момент, опять заговорил Шараф, — можно мы тоже пойдем с вами? Один улей возьмем с собой и поставим его там?
— Согласен, — улыбнулся дедушка.
— Опять туда идти, — захныкал Саша, отправляя в рот ложку с медом. Арменак хотел что-то сказать и, видно, резкое, но Шараф взглядом остановил его. Не годится же при взрослых ссориться!
— Ты здесь останешься, Саша, дежурным по лагерю будешь.
Решили выйти завтра с рассветом, чтобы без ночевки в горах засветло вернуться обратно.
Время до вечера ушло на сборы. Улей разобрали, увязали его в заплечные мешки — так удобнее нести.
…Рассвет еще только угадывался, когда группа покинула лагерь. Жучка весело бежала впереди. Спустились к реке и шли низом. По верху был когда-то проложен овринг, но мощная лавина снега срезала его, будто гигантским рашпилем начисто оскоблив скалы.
