Тайна черного камня - Геннадий Андреевич Ананьев
— Домой еду. К себе.
— Готов охотно поверить, дедушка, — тоже повторил сержант Матвеев. — Но без документов пропустить не могу. Прошу выйти из автобуса.
«Ну что ты ко мне привязался!» — хотел грубо оборвать сержанта Зураб Гедеванович, но вместо этого молча погладил свою широкую белую бороду, взял чемодан и поднялся. Высокий, плечистый, с гордо поднятой головой. Салон автобуса, казалось, был ему тесен. Весь вид старика говорил, что он вынужден подчиниться этому юнцу, хотя не согласен с его требованием. А в душе его клокотал гнев. Сжигал стыд. Оттого, что выводят его из автобуса, как безбилетного мальчишку из клуба, и оттого, что в руках у него этот нелепый ярко-красный блестящий чемодан.
«Зачем я поддался на уговоры этой вертихвостки?! Подумает теперь каждый: откуда у старика новый чемодан? Скажут: везет в нем что-нибудь запретное, вот пограничники и задержали».
А ведь всю дорогу поглядывал он с гордостью на поблескивавший лаком подарок внучки Медеи. Представлял себе, как вынет он из чемодана шелковый с кистями платок и подаст его жене: «Тебе твоя любимица Медея прислала», а та (женщины рады любому яркому шелковому лоскутку) накинет платок на голову и будет долго рассматривать его в зеркале, потом вытрет уголком нового платка слезы. Он же тем временем, вынув кульки и кулечки со сладостями, достанет мягкие сапоги (тоже подарок внучки) и, надев их, пройдет по комнате, ощущая приятную легкость в ногах от этой удобной и красивой обуви.
Мысли Зураба Гедевановича до того, как автобус остановился у шлагбаума, были спокойными и радостными. Он то и дело поглядывал на чемодан и думал: «И чего глупая старуха моя встревожилась? Девочка умной и доброй растет».
Поехать в город к внучке решился он под нажимом жены. Испугало старую женщину то, что внучка, приехавшая в гости на летние каникулы, надевала мужские брюки, когда шла на прогулку в горы или работала в саду, а если собиралась в клуб, короткую-прекороткую юбку. И называла ее как-то странно: мини. Вот и начала вздыхать по ночам старушка, а днем нет-нет да и скажет:
— Как там наша Медея? Город добру не научит… Посмотреть бы своими глазами на нее, тогда и помирать можно.
— Куда тебе в такую даль! — бывало, ответит ей в сердцах Зураб, а сам подумает: «Права старуха. Не по законам отцов живут городские шалопаи и вертихвостки. А если и Медея забудет наказы наши? Нет, что ни говори, а самое верное — самому убедиться».
И вот сказал однажды:
— Поеду я. Собери в дорогу.
Засуетилась старушка, взялась за стряпню, словно собиралась на целый год обеспечить Медею едой.
— Вкус цицави, бедняжка, совсем забыла, наверное?! А хачапури?! С городской пекарни! Разве это хачапури? Не хачапури! Тесто, рассказывают, тестом!
Зураб Гедеванович соглашался (он тоже никогда не пробовал хачапури, испеченного на хлебозаводе) и старательно укладывал в корзины все, что несла жена, а в дороге все заботился о том, чтобы не опрокинулась какая-нибудь банка или не вывалился какой-либо сверток. На вокзале на тележку носильщика корзины установил сам. Потом и таксиста отстранил, когда тот, услужливо открыв багажник, собрался было помочь старику. Только внучку, кинувшуюся к нему с возгласом: «Дедушка, милый! Как же ты решился?!» — и нечаянно толкнувшую корзину, не упрекнул, лишь поспешил корзину поставить к стенке и тогда только протянул Медее руку.
— Что, козочка, рада деду? — добродушно похлопывая по спине внучку, спросил он и сразу же повелительно, как и подобает почтенному старику разговаривать с девочкой, сказал: — Давай занесем гостинцы.
— Какие вы молодцы с бабушкой! — втаскивая по лестнице тяжелую корзину, радостно говорила Медея. — Стипешку только через три дня давать будут.
Не успели они занести и поставить корзины, как небольшая комната набилась девчатами и парнями.
— С нами давайте, дедушка Зураб. Сюда, сюда! — пододвинув кресло к столу, наперебой приглашала молодежь Зураба Гедевановича. — Угощайтесь! Угощайтесь. Вы же с дороги.
А сами разворачивали кульки, открывали банки, вскоре и совсем забыли о том, кто как нельзя кстати привез все эти вкусные вещи; окружив стол, с голодной жадностью жевали, говорили о каких-то непонятных старику вещах и совсем к нему не обращались, хотя он продолжал сидеть за столом на почетном месте гостя. Это невнимание немного обижало старика, но радость за внучку, которая казалась ему самой стройной и самой веселой из всех девушек, побеждала обиду. Он любовался Медеей и думал:
«Как моя старуха в молодости. Вся в нее».
Через несколько дней, так и не поняв бесшабашной студенческой жизни и решив, что ничего путного из этих вертихвосток в коротких юбчонках (кроме, конечно, Медеи) не получится — ни жен послушных, ни хозяек рачительных, — Зураб Гедеванович собрался домой. Вынул из кошелька все деньги, отсчитал себе на дорогу, остальное отдал внучке:
— Держи. Купишь обновы себе.
Медея поцеловала дедушку и, накинув косынку на плечи, попросила:
— Побудь без меня. Я быстро.
И застучали каблучки по бетонным ступенькам, удаляясь и затихая.
«Вот коза непоседливая. Не терпится надеть новое платье, — добродушно про себя упрекнул внучку Зураб Гедеванович. — Женщина всегда остается женщиной. Хоть и ученой».
Как же был удивлен и обрадован Зураб Гедеванович, когда Медея вернулась с большим ярко-красным чемоданом и, раскрыв его, показала платок: «Это бабушке моей», сапоги: «Это, дедука дорогой, тебе!» — и стала перекладывать в чемодан из корзины, уже приготовленной в дорогу, кульки со сладостями.
— Оставь, дедушка, корзины. С чемоданом удобней.
— Хорошо. Выбрось их. Дедушка Зураб еще не разучился плести новые.
В поезде он не убрал чемодан в багажник под полку, отказался поставить его и в багажное отделение автобуса. Ехал и любовался подарком внучки, еще и еще раз перебирая в памяти проведенные в общежитии дни. А чем ближе подъезжал к дому, тем чаще и чаще думал о том, как встретят его дома, как обрадуется старуха подарку внучки, как удивятся соседи, которые обязательно придут узнать все подробности о поездке в город, как будет он, Зураб Захарадзе, следить, чтобы лезвие ножа, проведенного по краю рога, приглаживало вино, как станет предлагать соседям не только шашлык, сациви и другие домашние блюда, а и конфеты — гостинец внучки.
Он представлял себе, как после застолья, когда, довольные угощением и приветливостью хозяев дома, разойдутся соседи, спустится в сад и укрепит подпорки под ветками лимонов; он словно видел эти отяжелевшие, перегнувшиеся ветки с крупными желтыми плодами, будто ощущал приятную прохладу плодов. Мысленно с мельчайшими подробностями воспроизводил Зураб Гедеванович всю ту работу, которую
