Луи Буссенар - Путешествие парижанина вокруг света
Что ему нужно — это восторги боя с быком, вой урагана памперо, едкий аромат трав, напоенных росой, и испарения душистых цветов.
Таков гаучо, когда у него нет гроша за душой. Но обладание несколькими долларами делает его совершенно другим человеком.
Едва только он успеет получить деньги, вырученные от продажи шерсти, как его первая забота — бежать в ближайшую пульперию, конечно, с твердым намерением сделать всевозможные необходимые закупки.
Пульперия для гаучо Ла-Платы, Рио-Гранде и Уругвая — то же, что супермаркет для рудокопов Калифорнии: здесь они могут купить малую толику колониальных товаров, состоящую почти исключительно из сахара и мате, то есть парагвайского чая; здесь же они приобретают себе и сапоги, и пончо, и шляпы, и кольца, и порох для своих чудовищных пищалей, и пояса, и палатки, и ножи, а также все остальное.
И вот, побуждаемый этими разумными намерениями, гаучо предпринимает путешествие, в большинстве случаев довольно дальнее, чтобы побывать в пульперии. Но там он застает целую компанию добрых малых, охотников выпить, а также и перекинуться в картишки.
С кисетом, полным табака, и флягой каньи, поставленной перед ним на столе, да несколькими веселыми собутыльниками, которые наслаждаются бряцаньем гитары, гаучо чувствует себя на верху блаженства.
Он курит и пьет, затем мало-помалу, когда хмель ударяет в голову, начинает плясать и петь и играть в кости или карты до тех пор, пока все имеющиеся деньги не перейдут из его кармана в карман соседа, а оттуда в кассу хозяина пульперии. В заключение нередко пускаются в ход ножи, а затем с совершенно пустым кошельком, одурелый от оргии, продолжающейся нередко целую неделю, зачастую страшно избитый или даже порезанный ножом, гаучо возвращается на свое ранчо, а когда снова заведутся доллары в кармане, он снова повторяет свое путешествие в пульперию и вдрызг напивается, прогуливая все до последнего цента…
Таков приблизительно был рассказ о житье-бытье гаучо любезного ранчеро во время сиесты, то есть после обеденного отдыха, переданный гостю на его образном языке, причем казалось, что самому ему доставляло удовольствие воспоминание о собственных похождениях.
Сколько огня было в его речи! Какое обилие жестов! Этот смуглолицый полуиспанец-полуиндеец с гибким и сильным телом, с густыми кустистыми бровями, с черными бархатистыми глазами, с беспорядочно разметавшимися волосами и широкой бородой обладал своеобразным даром красноречия, положительно поразившим Буало, всегда невозмутимо спокойного человека.
Пришло время расставаться. Фрике, у которого затекли руки и ноги от продолжительной скачки галопом, хотел бы еще понежиться на мягкой траве, но пеоны из саладеро могли ежеминутно явиться сюда, а эта встреча была весьма нежелательна для друзей, и ее следовало избежать во что бы то ни стало.
Гости и хозяин расстались с дружескими рукопожатиями и в обоюдном восхищении друг другом.
— А славный все-таки человек этот ранчеро, — заметил Фрике, снова садясь на своего коня.
— Это он-то? Да это самый отъявленный негодяй, какой когда-либо дышал воздухом пампы! — возразил Буало.
— Ну уж это несколько преувеличено! — возмутился Фрике.
— Мой добрый друг, ваше простодушие равняется вашему добросердечию! Разве вы не заметили явно завистливых взглядов, которые он бросал на наших лошадей и оружие? Я уверен, что он поедет сейчас же в пампу, сделает крюк и затем устроит нам засаду на краю извилистой дороги, по которой мы волей-неволей должны следовать. Мало того, он, вероятно, прихватит с собой одного из своих пеонов, зная, что нас двое, если только не сочтет за лучшее действовать один, чтобы забрать всю добычу себе. Во всяком случае, он прежде всего будет стрелять в меня, но я почти с уверенностью могу сказать, что он промахнется. Вам же я особенно рекомендую остерегаться лассо!
Буало был прав. Не прошло еще и шести месяцев, как он в угоду своей фантазии скитался по Южной Америке, но его парижский темперамент так быстро освоился с этой жизнью, полной приключений, что, приобретая с каждым днем все более полные познания о людях и жизни в этих странах, он сделайся действительно бесподобным наблюдателем.
Не прошло еще и получаса со времени их отъезда из ранчо, когда он вдруг обратился к своему спутнику:
— Смотрите, мой дорогой матрос, видите эту помятую траву?
— Я ничего решительно не вижу!
— Черт возьми, да вы что, ослепли, что ли? Этот негодяй, как видно, торопится заставить нас расплатиться с ним за его гостеприимство! И какие шаги! Он бежал, как мустанг, огромными скачками! Видно, наше оружие очень прельщает его! Да и немудрено: ружье стоимостью сорок луидоров, пара никелированных револьверов Смита и Вессона — все это недурные игрушки, и весьма дорогие.
— Так вы в самом деле думаете, что он нападет на нас и попытается отправить нас с вами ad patres (к праотцам) только с целью грабежа?
— Именно так, друг мой! Если бы вы знали гаучо, то знали бы также, что он способен на всякое самопожертвование до тех пор, пока вы под его кровом или находитесь в его обществе! Но как только вы перешагнули за порог или хоть на короткое время прервали с ним сношение, гаучо сразу становится чуждым для вас и чаще даже враждебным! Его алчные инстинкты, подавляемые в нем благородными традициями гостеприимства, вдруг берут верх, и он снова становится алчным и беспощадным, жадным до всего, что блестит или дорого стоит! Ага, след исчезает… Только меня этим не проведешь: это старая шутка… Он сделан несколько громадных прыжков и затем вернулся назад, сделав несколько петель, как заяц, желающий сбить со следа охотника, и наконец притаился где-нибудь за кустом… Знаю я эти уловки гаучо. Ну да! Видите там этот лист масличного дерева, из которого сочится сок, точно алмазная капля?
— Да, вижу!
— Ну так осмотритесь хорошенько по сторонам, а я на секунду сойду с коня… Да, я был прав! Этот дуралей не догадался даже снять своих шпор и одной из них задел этот лист, прорезав его, отчего из него теперь сочится сок… Теперь я нашел след!
— Черт побери! Ну вы даете! — воскликнул Фрике в восхищении.
— Да… Он не так глуп, как я считал, этот гаучо. Он не думал, что я нападу на его след, и потому не принимал некоторых обычных предосторожностей, но он тихонько прокрался за своим конем, который пасется там в стороне, на свободе… То-то я был вначале удивлен, что гаучо пустился пешим в такое дело. Вот почему он не снял свои шпоры. Затем наш хитрец попытался запутать след своего коня в следах, оставленных другими лошадьми на этой дороге. Но меня и на этом не проведешь. Вот след его коня! Внутренний край левой передней ноги у нее слегка сбит, так как отколото копыто… Теперь я прослежу его хоть до самых Кордильер!
