В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том первый
— Но зачем оно тебе? Разве ты знаешь, кто писал его?
— Прусский король, — был твердый ответ.
— Тебе известно, значит, и его содержание?
— К сожалению, я не вскрывала его. Я хотела передать его в руки того, кому служу, в том виде, в каком оно было. Но я знаю, что оно адресовано английскому правительству и что король снова поднимает меч против своего врага — Марии Терезии.
Зонненкамп побледнел. Ему было страшно даже подумать о том, что королю Пруссии грозит опасность. Что план, от которого зависела судьба государства, известен врагам. И еще больнее было ему при мысли, что погубить Пруссию стремится его жена, мать его дочери.
— Адель! — простонал он. — Откройся мне. Дорогая Адель, скажи мне, что заставляет тебя быть врагом прусского короля?
— О, да. Я его враг. Я его заклятый враг, хотя он и считает меня искренним своим другом, — прошипела Адель. — Слышал ты когда-нибудь имя Аделины Барберини?
— Так это… ты? — не поверил Зонненкамп. — Ты та самая танцовщица и певица, которой король очарован, которую он только и выносит подле себя?
— Все это так, — подтвердила Адель, — но, несмотря на это, я повторяю: да, я враг, заклятый враг Фридриха, этого проклятого потсдамского тирана. Я его враг — и не успокоюсь до тех пор, пока не сокрушу его гордости, пока не унижу его, пока не передам его, лишенного власти и престола, в руки Марии Терезии.
Голос ее звучал жгучей ненавистью, глаза сверкали. Вся она дрожала от охватившей ее злости.
Зонненкамп оперся одною рукою о стол, другую, как бы от чего-то защищаясь, он протянул по направлению к Адели.
— Ты лукавишь! — крикнул он. — Ты играешь недостойную комедию. Не может быть, чтобы ты… ты, которую я люблю, боготворю… чтобы ты прикидывалась другом короля, может быть, даже влюбленной в него, и в то же время, как он осыпает тебя милостями, думала о его гибели, поднимала голову, как ядовитая змея, с тем, чтобы ужалить.
— Андреас, — с мольбою сложила на груди руки Аделина. — Андреас! Не разрушай нашего счастья. Отдай мне письмо, перейдя на сторону могучей Марии Терезии. Я умоляю тебя — не оставляй моей просьбы. Дай мне отомстить Фридриху, иначе я должна буду прибегнуть к крайним мерам. Не думай, что я откажусь от мысли получить в свои руки письмо. Нет. У меня есть оружие, против которого ты бессилен. Но прежде, чем я пущу его в ход против тебя, я испытаю еще одно средство. Видишь, я перед тобою становлюсь на колени, а я, верь мне, ни перед одним мужчиной еще не стояла на коленях. В последний раз прошу тебя: отдай мне письмо, — не порывай нашей любви, спаси нашего ребенка.
Зонненкамп стоял, дрожа как в лихорадке. Глаза его расширились от ужаса, пальцы правой руки до крови впились в ладонь левой.
Перед ним, на коленях, стояла та, которую он обожал, которою жил, грезил, с которою прожил лучшие годы. Ему стоило только открыть ящик стола и отдать лист бумаги — простой лист бумаги. Но тогда он делался изменником, подлецом.
— Нет. Нет. Тысячу раз нет! — сорвался с его побелевших губ почти истерический крик. — Требуй все что хочешь, только не это.
— Сумасшедший! — крикнула Барберини. — Пусть же на твою голову падет ответственность за то, что произойдет.
Она бросилась к двери и широко раскрыла ее. На пороге она обернулась.
— Не говори мне больше о своей любви, — со злобным хохотом произнесла она. — Я подумала было, что я для тебя все на земле, твое высшее счастье. Но этот проклятый прусский король, который отравил мне жизнь еще до знакомства с тобою, отнял и твою любовь ко мне. О, за это я ненавижу его еще больше!
— Пусть так. За него я пойду даже на смерть!
— Письма ты мне не выдашь?
— Нет и нет! Я сумею сберечь его, укрыть от твоих взглядов.
— Андреас! Милый Андреас! — простонала Барберини. — Ты упускаешь такой момент, когда мы случайно встретились. Ты не хочешь протянуть мне руку, не хочешь привлечь меня к себе на грудь, не хочешь вернуть нам обоим счастье.
— Я люблю тебя, Адель, но изменником не буду.
— И ты не хочешь вернуть дочери мать? В твоей власти снова соединить нас, а ты… ты! Прусский король тебе дороже счастья дочери!
— Ты не беспокоилась о дочери целых семнадцать лет, — жестко говорил Зонненкамп. — Гунда обойдется без тебя и в дальнейшей своей жизни.
Адель вздрогнула, как под ударом хлыста…
— Помни этот час, Андреас, — металлическим голосом торжественно произнесла она. — Он мог соединить нас всех: тебя, ребенка и меня, но ты не захотел этого. Ты захотел, чтобы мы были заклятыми врагами. Андреас Зонненкамп — этот час разлучит нас навеки.
Произнеся эти слова, Барберини исчезла. Зонненкамп кое-как добрался до двери, задвинул засов и, не дойдя до письменного стола, тяжело рухнул на пол…
Глава 24
ИЗ ПАТЕРОВ В РАЗБОЙНИКИ
Звезды уже усеяли небесный свод, когда Бруно добрался до дому. Всю дорогу от Франкфурта до Доцгейма он прошел пешком, выбирая самые глухие тропинки — ему не хотелось видеть людей.
Когда он говорил патеру Леони о том, что не может дольше жить под одной кровлей с прекрасной девушкой, он, правда, исполнял свой долг, но сердце его рвалось в то же время на части… Он прекрасно знал, что жить без Гунды он не в состоянии… Он любил свою служанку с той страстью, при которой жизнь без женщины, без той, которая владычествует над всем существом, немыслима. Если бы Леони взял от него девушку, Бруно был бы несчастлив, но его дух не был бы так подавлен, как теперь, когда, по приказанию Леони, он оставил Гунду у себя…
Победить свою страсть. Покорить рассудку страстную любовь. Легче повернуть течение реки, легче задержать молнию в ее полете, легче свести на землю звезды, чем остановить, заглушить в своем сердце любовь к женщине.
Печальный, вошел Бруно в свой дом. На столе, покрытом белоснежной скатертью, стоял ужин. Очевидно, Бруно ожидали.
В углу за прялкой сидела Гунда. На его приветствие «Да благословит вас Господь!», она ответила не поднимая головы от работы: «Аминь!» Бруно не мог отвести восторженного взгляда от девушки, казавшейся ему сегодня еще красивее, еще восхитительнее, чем обыкновенно… Наконец он не выдержал.
— Сядь сюда, Гунда, — пригласил он. — Поужинай сегодня со мною.
— Нет, святой отец, — скромно вымолвила она. — Не подобает простой служанке сидеть за одним столом с вами.
Бруно выпил глоток вина, съел кусок хлеба и заходил по комнате.
— Гунда, — заговорил он, опускаясь на скамью рядом с нею. — Тебя не удивляет, что мы живем с тобою под одной кровлей, как живут муж и жена?
Яркий румянец залил ее щеки…
