Лев Корнешов - Зона риска
— Дождь пройдет, а такой вот вечер в память запишется.
— Елка у нас склонна к романтике, — отметила Привалова.
— Чего-о? — Елке показалось, что такая склонность современную девушку не украшает. А ей очень хотелось быть модерновой, чтобы парни при виде ее восклицали: «Ну, балдеж...»
— Я вчера по телеку Гурченко видела, — сообщила она, — вот балдеж.
— Что? — теперь удивилась Тоня.
— Судя по всему, нужен переводчик, — ехидно заметил Андрей. — С младшего языка на старший... Балдеж — от слов «балда», «балдеть»... Звучит весомо и грубо, но я не сказал бы, что зримо. Скорее наоборот. Придает высказываниям двусмысленное выражение. Ты ведь хотела сказать, — повернулся он к Елке, — что Людмила Гурченко тебе очень понравилась?
— Еще бы!
— А вот Тоня может воспринять твой всхлип совсем наоборот. Я знаю, это словечко сейчас в ходу, только за что ему такая честь, не пойму.
— Во дает, журналист! — восхитился Мишка. — Учи, просвещай нас, темных.
— Умный очень, — забормотала Елка.
— Ум еще никому не вредил, — ответил Андрей. — А вот отсутствие такового...
— Ладно, хватит, — положила конец перепалке Привалова. И неожиданно для всех и для себя тихо пропела:
В нашем городе дождь,Он идет днем и ночью...
Отходчивая Елка восхитилась:
— Ну...
— Балдеж! — хором закончили Мишка и Андрей.
Все расхохотались. Засмеялась и Елка:
— Не буду больше!
На бульваре пустынно. Лишь изредка встречались пожилые люди, медленно идущие под черными зонтами — был час вечерних прогулок. Склонились ветви сирени, увешанные сотнями дождинок. Дождь шел тихий, какой-то монотонный, успокаивающий.
— Удивительно, что у тебя вечер оказался свободным, — сказал Андрей Тоне.
— Он не совсем чтоб свободный... Хотела с нашими ребятами из оперотряда провести рейд, да вот дождь...
— В такую погоду пацаны забились по хатам, — знающе подтвердил Мишка.
Андрей сказал:
— А зачем еще рейд? Наш Мишка все норы в округе знает.
Мишка всерьез обиделся:
— Ну и что из того? Сроду доносчиком не был... Последнее это дело — клепать на дружков.
— Мишенька, успокойся, — сказала Привалова. — В данном случае мы обойдемся без твоих консультаций, собственными силами. Никто на твою честь не посягает...
— Взялись-таки, заразы, за нашу Оборонную, — грустно отметил Мишка, — надо хоть пацанов предупредить.
— Ты что, сдурел? — набросилась на него Елка. — К тебе по-человечески, с доверием, а ты...
Привалова жестом остановила Елку.
— Зачем ты так, Елочка? Пусть предупредит... Мы даже просим об этом. Мол, так и так, дорогие друзья-товарищи, комсомольцы с автозавода решили взять шефство над нашей Оборонной. Поэтому пусть каждый закругляет те дела, из-за которых ему в случае чего будет стыдно. Кто не работает и не учится — подавайтесь на работу, комитет комсомола автозавода поможет устроиться. И не топчитесь, дружочки, на «пятачке» — церемониться там больше не будут, можно и сроки схлопотать за спекуляцию, в оперотряде ребята решительные, к церемониям не приучены. У кого же кулаки чешутся, пусть обратятся во Дворец спорта автозавода, там имеется распоряжение, чтобы ребят с Оборонной принимали без всякой волокиты, особенно в секции бокса, самбо, вольной или классической борьбы, — там можно показать свою доблесть.
— Целая программа, — уважительно протянул Андрей. — Молодцы те, из автозаводского комитета.
— Обложили, — уныло констатировал Мишка. — В кино видел: так флажками волков обкладывают, оставляют только проходы, а там охотнички с берданками...
Тоня оборвала его:
— Какие вы волки? Чепуху мелешь, Мишенька. Ребята есть очень хорошие, мы знаем. А кто хотел бы кривыми дорожками поплутать, тому действительно проходы оставили — иди по ним, работай, занимайся спортом, записывайся в школу рабочей молодежи, становись человеком, а не хануриком, прощелыгой, мелким спекулянтиком...
— Красиво говоришь... Работай, это вкалывай, значит?
— Ты, Миша, скажи настоящему рабочему человеку, что он вкалывает, так он и в ухо двинуть может за такую обиду. Потому что работай — это значит трудись...
Они давно уже стояли под развесистой кроной каштана, по широким, плотным листьям которого барабанил дождь. Говорили громко — не было никого на бульваре, сиротливо мокли желтые, зеленые, синие скамейки, и в свете фонарей тянулся серебряной канителью дождь.
— Обдумать все надо, — протянул Мишка. — Я-то вот, к примеру, работаю, только радости от такого труда не вижу. Прикати контейнер с картошкой... Отнеси мешок капусты... Сбегай за бутылкой... Куда прешь, дурак? — передразнил он кого-то. — Не видишь, Анютой отложено?
Мишка тяжело, в упор глянул на Привалову:
— А «отложено» Анютой, к твоему сведению, пять ящичков апельсин. Приедет потом усатый дядя на «Волге»-«пикапе», мы ящички зашвырнем в «пикап» без суеты и шума, дядя наклейки, что это апельсины из Марокко, отдерет и пошурует на Центральный рынок... Понятно? А прибыль пополам, или как они ее там делят... А в магазине давка за апельсинами, только хватает их не всем в очереди.
— ОБХСС на вас нет, — разозлился Крылов. И загорелся неожиданной идеей. — Мишка, давай я фельетон сделаю? Или ты напиши письмо в редакцию?
— Нашел дурака! — уже спокойнее ответил Мишка. — Да они мне головку, как куренку, свернут, и кукарекнуть не успею. Это дяди серьезные...
— Гады они, а не дяди, — вмешалась Елка, — такие вот на дефиците живут. Набьют карман червонцами, а потом спокойненько к тебе подходят: «Девочка, ты какими предпочитаешь, крупными или помельче?» Сволочи...
Когда Елка начинала ругаться, она делала это неистово и энергично. И странно было слышать некоторые словечки из уст молоденькой, симпатичной девчонки с большими, чуть наивными глазами.
— Остановись, Елка, — засмеялся Андрей. — Гнев твой разделяем.
— А дождь все идет... — неожиданно грустно сказала Тоня.
— Вот что, друзья, — предложил Андрей. — Поскольку, как верно заметила товарищ Привалова, дождь все идет, двинули ко мне на чашку чая. Хоть согреемся. Я здесь совсем рядом обитаю.
— Ой, правда? — Елка, казалось, сейчас запляшет от радости. — Ты приглашаешь?
— Пошли! — решительно сказал Андрей.
— Хорошо, — согласилась Тоня. — А то действительно промокли.
Она зябко повела плечами, плотнее запахнула плащик.
— Двинули. — Мишке идея Андрея тоже пришлась по душе.
Домой идти ему очень не хотелось. Там вечно причитающая мать, хмурый Геннадий. Брат в последнее время все больше мрачнел, порою на него набегала лютая злость, и тогда в их маленькой квартире устанавливалась могильная тишина — не обидеть бы чем Геннадия Степановича, а то будет буря. Вчера Десятник прямо с порога влепил Мишке затрещину, да такую, что в ушах зазвенело. «Понял, за что?» — спросил. «Не-е», — чистосердечно признался Мишка, поматывая головой. Брат двинул с другой стороны: «А теперь?» — «Перестань!» — закричала мать. — Пришибешь ведь младшенького!» — «Идиот, — злобно цедил Десятник. — К нему как к человеку, а он фокусы начинает показывать... Я тебе такой цирк сейчас устрою, что имя свое паршивое навеки забудешь, дерьмо ослиное...» Мишка наконец сообразил, что привело старшего брата в такую слепую лють. История с апельсинами из Марокко имела свой конец. Обычно каждый грузчик, принимавший участие в «операции», получал свою долю «на бутылку». А в тот день, когда все это случилось, Мишка с утра насмотрелся на очередь за апельсинами. Особенно запомнилась женщина в простеньком, прополощенном многими дождями плаще, которой не досталось этих чертовых золотых шариков. Ей не хватило буквально за несколько человек, и она пыталась упросить продавщицу Зину. «Дайте хоть немного, у меня сынок в больнице, очень просил». — «Нету-у! Я из себя их не делаю!» — кричала Зинка. Какой-то пожилой мужчина предложил: «Возьмите мои, вот здесь два килограмма». — «А как же вы?» — растерялась, залилась краской то ли от смущения, то ли от благодарности женщина. «А я что? Для себя покупал, обойдусь. Вашему мальчику будет радость. А я ничего, не хлеб ведь. Возьмите, будьте добры». — «Ой, огромное вам спасибо», — женщина все никак не решалась взять пакет с апельсинами. «Интеллигенты! Будьте добры — огромное спасибо...» — зло шипела продавщица Зина. «Они интеллигенты, а ты дура, — свирепо сказал Мишка, которому случилось оказаться рядом. — Еще и жадная притом...»
