Богдан Сушинский - Странники войны
— Отто! Михель! — донеслось уже из-за пригорка, когда Громов потерял немцев из виду.
Несколько секунд молчания. И вдруг очередь из автомата. Чьего: немцев или ефрейтора? И сколько их там заговорило: три или четыре шмайсера — тоже не выяснишь. Но лейтенант как-то сразу понял, что с засадой у ефрейтора не получилось. На четвереньках выбрался из-под кузова, перебежал к небольшому, похожему на бруствер окопа пригорку и, опустившись на колено, увидел метрах в двадцати от себя худую, согбенную спину в сером френче.
Еще какое-то мгновение он сдерживался, помня, что нет ничего более бессмысленного, чем начинать бой, не разобравшись, где свои, где противник, и лишь когда заметил между стволами осин фигуру еще одного вермахтовца, коротко и зло прошелся свинцом по его спине, сменил позицию и ударил по вырисовывавшейся между стволами двух осин, словно в прорези прицела, силуэту второго солдата.
Лейтенант хорошо видел, что, прошитый пулями, он тоже упал. Тем неожиданнее показалась ему очередь, скосившая ветку у него над головой. Андрей ответил наугад, но следующая очередь легла чуть ниже, срезав кору ствола. И кто знает, сколько еще продолжалась бы эта дуэль и чем закончилась, если бы не предостережение Анны:
— Он ползет, уходит! — кричала она по-польски. — Немец уходит! Не стреляйте друг в друга!
— Прекратить стрельбу! — первым опомнился Беркут. Ефрейтор просто не понимал смысла того, что выкрикивала полька. — Следи за немцем!
— Так это ты, лейтенант?! — обрадовался Кирилл, осторожно выглядывая из густой травы, охватывающей своими «джунглями» небольшой кустарник.
— Он без оружия! — снова крикнула девушка из зарослей. — Он здесь, ползет!
Лейтенант бросился на ее голос, но так и не успел рассмотреть, где именно она пряталась, потому что метрах в двух от него с кинжалом в руке поднялся из травы рослый немец. Андрей вскинул автомат, однако нападавший нырнул под ствол, отбил его и попытался изо всей силы ударить штыком в грудь.
Немцу не хватило буквально нескольких миллиметров, лезвие скользнуло по ткани френча, так и не вспоров его. Ударив ногой в живот, Беркут отбросил гитлеровца, но тот лишь привалился к стволу дерева и, мигом оттолкнувшись от него, снова попытался достать лейтенанта кинжалом.
Андрей мог бы отскочить в сторону и наверняка успел бы выстрелить, однако его уже пленил азарт схватки. Он остановил руку противника и, выпустив автомат, резко ударил немца ребром правой руки по ключице. Лицо гитлеровца перекосилось от боли, он согнулся, то ли для того, чтобы ударить его в спину, то ли в попытке нырнуть в сторону и дотянуться до автомата. Но Андрей врубился носком сапога в его коленную чашечку, захватил за волосы и, пригнув, нанес несколько ударов в затылок.
Даже после этого, уже стоя на коленях, обер-ефрейтор все еще пытался дотянуться до него ножом, и только удар ногой в висок заставил его, наконец, рухнуть на землю. А в следующее мгновение оказавшийся рядом с ними Арзамасцев нажал на спусковой крючок автомата.
— Ну и здоров же ты, если устоял против этого бизона, — проговорил Кирилл, поднимая нож убитого и протягивая его Беркуту.
— Возьми себе, — устало проговорил лейтенант, вытирая с лица пот и отыскивая взглядом отброшенный в траву автомат.
— Трофей вообще-то твой. Но за подарок спасибо. — Кирилл бегло осмотрел синеватое лезвие с едва заметным желобком посредине, костяную наборную ручку и сунул кинжал за голенище. — Тебя что, специально готовили, что ли? Никогда в жизни не видел такой схватки.
— Ослаб я что-то в плену. Растренировался. Видно, почаще нужно вступать в такие вот драчки.
— Какие «драчки», лейтенант? Нужно думать, как выжить. Если бы ты отпрянул, отбежал, я бы его еще раньше скосил. Не нравится мне эта твоя рисковость. Влипнем, яко вши тифозные. А нужно думать, как выжить.
— Я уже десятый раз слышу от тебя это: «Выжить, выжить!..» — мрачно заметил лейтенант, подбирая оружие другого убитого им гитлеровца. — Конечно, если так заботиться о выживании, может быть, действительно уцелеешь. Вот только кго будет воевать? И дело не в «рисковости». Просто одни думают: «Как лучше сражаться?», другие: «Как поудачнее выжить?» Давай договоримся раз и навсегда: мы здесь для того, чтобы истреблять врага. Пока мы живы — приказ один: «Сражаться!» Вот так. Все. Подобрать автомат, патроны — и к машине.
— Жаль, что мертвым приказывать уже невозможно, — осклабился Арзамасцев. — А то бы ты и мертвым приказал..
10
Церемония награждения серебряными медалями «За верность»[35] была устроена в кабинете фюрера в «Вольфшанце». Народу собралось немного, все происходило в узком придворном кругу, почти по-домашнему тепло: с французским шампанским, поздравлениями и любимыми фюрером пирожными.
— Но ты, Борман, заметил, что медаль под номером один вручена тебе? — вполголоса спросил вождь Великогерманской нации, улучив момент, когда часть элиты сгруппировалась возле еще одного счастливчика — рейхсфюрера СС Гиммлера, часть — вокруг фельдмаршала Кейтеля.
— Такое не может остаться незамеченным, мой фюрер. Причем не только в «Вольфшанце». Это узнает вся Германия.
Однако на самом деле Борман мыслил сейчас более широкими масштабами. Он прекрасно понимал: выплеснувшись на страницы газет, этот скромный церемониал будет сразу же принят во внимание и в Лондоне, и в Москве. Но если в Лондоне это может лишь усилить антипатию к нему, то Москве еще стоит подумать: «А не поставить ли на рейхслейтера Бормана как на будущего лидера Германии? Вот именно: лидера обновленного рейха».
В любом случае факт остается фактом: Гиммлеру досталась «медаль верности номер два»: Из этого следовало, что он, Борман, становится наиболее приближенным к фюреру. Такое невозможно не заметить.
Отыскав взглядом главнокомандующего СС, который теперь вдруг оказался между группами Геринга и Кейтеля, Мартин наткнулся на стальной отблеск его очков. Причем в этот раз рейхсфюрер не отвел взгляд, как обычно, а задержал его, словно снайпер — окуляр оптического прицела, решив понаслаждаться еще несколькими секундами предчувствия будущей мести.
— Это неправда, Борман, что мы проиграли нашу битву за Третий рейх, — был занят совершенно иными чувствами фюрер. Голос его стал вкрадчивым, но в то же время фанатично твердым. — Пока что мы терпим определенные неудачи — что верно, то верно. Однако это еще не поражение. Я не могу поверить, что Третий рейх, который мы с таким трудом и такой верой всех германцев создавали на тысячелетия, способен прекратить свое существование уже через каких-нибудь двадцать лет.
