Руслан Белов - Смерть за хребтом
– Братцы! – вскричал я, обращаясь к загрустившим товарищам. – Наш Фредди сплыл!
– Не сплыл, а в Ягнобе утонул, – хмуро поправил меня Юрка, немного знавший таджикский язык и понявший потому суть сообщения Нура. – Очень большая разница, дорогой...
– Юр, милый, ты наивен, как ребенок! Каждый знает, что Фредди не тонет!
– Ну, допустим, что сбежал... Тут река такая... Вряд ли он со своей рукой выплыл, – вступил в разговор Сергей.
– Да я и сам, Серый, не верю, что Фредди выплыл. Но, может быть, ему повезло... До сих пор ведь везло...
– Вы извините, что я вмешиваюсь в вашу беседу, но разрешите все же продолжить начатое мной предприятие, – продекламировал учитель явно только что подготовленную фразу. – Не стоит, наверное, заверять вас, что украденное вами золото передается мной в собственность жителей долины. В качестве же наказания за грабеж вам назначаются каторжные работы на известной вам золотоносной штольне сроком... сроком... Срок будет установлен позже, но во всех случаях он не будет менее трех лет.
– Ты шутишь, паря! Ты в какие игры играешь? Каторжные работы! Тоже мне, Николай Первый нашелся! Бери золото и вали отсюда! – взорвался Житник.
– Нет. Шуток у меня не будет. Вы скоро поймете, что я никогда не шучу. Завтра вас закуют в кандалы.
– В кандалы? В феодально-байский пережиток? – переспросил я, – Ну и фантазия у вас, батенька! Средневековая... Я так понимаю, вы просто не хотите нас выпустить из долины?
– Да, вы правы. Вы недавно совершенно правильно сказали, что золотая лихорадка нам, жителям долины, ни к чему. Убить вас без суда я не могу – принципы не позволяют. Так что побудете пока здесь, поработаете с пользой для общества, а там посмотрим...
– А с кандалами вы серьезно?
– Я ведь уже сказал, что никогда не шучу...
– Что ж. Это, в общем-то, неплохо. То, что не шутите... Легче будет угадывать ваши поступки. А что диктуют ваши принципы... Ну, как вы поступите с нашими женщинами?
– Они останутся с вами. Если, конечно, захотят. И тоже будут закованы... Если они выберут проживание в кишлаке, то им будет обеспечен более мягкий режим содержания. Они смогут преподавать у меня в школе...
– Фарс какой-то! Не могу избавиться от этой мысли...
– Фарс? По законам нашей республики вам полагается более строгое наказание, а именно расстрел с полной конфискацией имущества.
– Так, значит, мой телевизор “Рубин” выпуска 1976 конфискуете? Поделом вам! Но, – продолжил я, – не передавая нас властям, вы совершаете не менее тяжкое преступление... Может быть, отбудете вместе с нами срок, полагающийся вам за самосуд? Пообщаемся... Человек вы, судя по всему, весьма занимательный...
– Власти в настоящий момент не могут обеспечить безопасность нашего населения, – не моргнув и глазом, ответил Учитель. – Следовательно, мы сами должны ее обеспечивать. Идите.
Нас тщательно обыскали, ограбили уже по мелочи (отобрали часы, перочинные и охотничьи ножи, деньги), потом построили в колонну и повели назад. Куда? Оказалось, что в нашу штольню! Они ее вовсе не взрывали. Услышанный нами взрыв был не более чем хитростью... Хитростью, призванной усыпить нашу бдительность.
– Расчетливый Доцент, – сказал вполголоса хромавший за мной Сергей. – Жутко расчетливый. Сдается мне, что он того парня, Бабековского кореша, намеренно подпустил... Как коня троянского. Раненого. Нас отвлек, расслабил и от него избавился...
– И время поимел для обхода... – добавил я. – Александр Македонский да и только.
– На хитрую задницу с резьбой всегда есть хрен с винтом, – зло, не оборачиваясь, бросил Житник. – А волосы-то у него светлые, не иначе Искандер останавливался в ихнем кишлаке на ночь. Без Роксаны своей, конечно...
– Очень хитрый муаллим. Я сам сильно удивлялся, зачем тот человек раненый, слабый савсем, за нам пошел, – подхватил Бабек и, нервно подергав связанными за спиной руками, неожиданно горько запричитал:
– Савсем плохо теперь будет. Автомат нету, ружье нету. Савсем маленький теперь человек мы. Маленький, как муха...
– А ты к ним переметнись. И баб иранских с собой возьми. Нам без них легче будет... – ехидно посоветовал ему Юрка.
– Я хотел. Подходил, тихо с ним говорил. Он голова качал и сказал: “Ты очень много человек убивал. Отвечать теперь должен”. А женщина, Фатима и Фарида, кишлак с ним пойдут. Он говорил, что они не виноват ни в чем.
Воцарилась тишина. По полным грусти глазам товарищей я понял, что наметившаяся пауза заслуживает немедленного уничтожения.
– Вы знаете, – изложил я первую пришедшую в голову мысль, – мне кажется, что этот человек, учитель, или, как оригинально назвал его Сергей, Доцент, обнадеживает, смею надеяться, наше общее стремление поскорее с ним и его гвардией распрощаться... Вернее, его кондовая принципиальность обнадеживает. Принципы всегда и везде заводят в тупик, если не развиваются диалектически.
– Ты что, в шахматы предлагаешь с ним играть? Сесть напротив и мощным умственным напряжением убедить его отпустить нас? – злорадно усмехнулся Сергей. – Представляю, как он после этого со слезами в глазах нам золото будет возвращать: “Возьми, Евгений! Мне нечем больше отблагодарить тебя за чудесные минуты нашего общения!” Чепуха. В жизни все проще: либо стража заснет, либо мы средь бела дня ее перебьем...
– Или она нас... – услышал я сзади дрожащий голос Наташи. – Я чувствую, сердцем чувствую, что все это очень плохо кончится...
Мы замолчали, удрученные тем, что девушка, в которую мы верили, потеряла самообладание, потеряла впервые за время нашего знакомства, – и до самой штольни не проронили и слова.
4. Обустраиваемся... – Я задумался о боге. – Попытка – не пытка? – Травля на свежем воздухе.
Через два часа мы, за исключением Фатимы и Фариды, отправленных Доцентом в Дехиколон, уже сидели в штольне. Снаружи осталась вооруженная стража из трех человек. Стражники, перед тем как завалить за нами лаз, передали нам подстилку (сгнившие в Федином складе спальные мешки и палатки) чайник с родниковой водой, несколько сухих лепешек и наши же консервы.
Конечно, это был “Завтрак Туриста”.
Привыкнув к полной темноте, мы занялись, так сказать, бытом. После недолгих прений обретать решили между завалами. Семь квадратных метров на шесть человек, конечно, маловато, но зато, как говорится с видом на устье, и, следовательно, на свежий воздух.
Место общего пользования было решено устроить в забое штольни. Для полного интима мы завесили его куском палаточного брезента.
После того как организация подземного лагеря завершилась, Лейла попросила предать земле покойников, и мы их похоронили в подножье внутреннего завала. Когда Житник укладывал Васю в братскую могилу, он сломался. У него отвалилась голова и вся правая нога. Уцелевшая левая в яму не поместилась, и ее пришлось отломить.
