Богдан Сушинский - Черный легион
2
— А вы не убьете меня?
— Нет, — Курбатов попытался ответить как можно скорее, чтобы Ксения не заподозрила его в том, что он задумался над ответом.
— Это правда, не убьете?
Остальные диверсанты сидели на кухне, от комнатушки, в которую он завел девушку, их отделяла довольно просторная проходная комната. Но все же их громкие голоса — голоса подвыпивших мужиков — и гренадерский хохот долетали сюда, заставляя настораживаться. Князь не верил, что кто-то из них решится войти без разрешения, и все же…
— Не надо об этом. Никто не посмеет тронуть тебя.
— Разве ж вам можно верить?
Губы ее нежны и податливы. От них немного веет спиртным — сам же и угостил, — однако Курбатов пытался не замечать этого.
Грудь, так поразившая его своей непорочной первородностью и красотой форм, оголена, и пальцы Курбатова ложатся на нее с той же пугливой нежностью, с какой прикасались бы к груди невесты на брачном ложе.
— Вы что же, не беглые, всамделишные офицеры?
— Всамделишные.
— Настоящие, русские?
— Я похож на немца? Нет, на японца?
— Тому, кого оставили со мной, не поверила. Решила, что переодетые беглые. Или банда какая.
Уже совершенно обнажив ее тело, Курбатов все еще сдерживал желание наброситься на Ксению. В ее тихом голосе, плавных движениях рук, нежно касавшихся его шеи, в покорности, с которой легла рядом с ним на кровать, чувствовалось что-то такое, что заставляло относиться к этой девушке не с тем озверением, с каким мог относиться, зная, что никуда ей не деться, и что в комнате рядом нетерпеливо дожидаются своей очереди еще шестеро истосковавшихся по женскому телу молодых мужчин.
— Офицер, что охранял тебя, рассказал, что вытворяли твой жених и будущий тесть?
— Страшно все это, Господи. Страшно-то как… — молитвенно закрыла глаза Ксения.
— Но ведь ты знала, каким нелюдским промыслом подрабатывают они себе на хлеб, — произнес он без всякого осуждения.
Какие-либо слова уже были неуместными. Исцеловав грудь, Курбатов ласкал теперь ноги девушки. И она тоже тянулась к нему, покорно и доверчиво тянулась… Это приятно удивляло князя, заставляя оттягивать момент, когда трогательная нежность ласки должна переплавиться в неистовость обладания.
— Что выдавали беглых — слышала. Но это никого не удивляло. У нас полдеревни стукачей. А вот про руки… Что отру-бывали руки и получали за это деньги… Об этом услышала от вашего офицера.
— Он не трогал тебя? — вырвалось у Курбатова.
— Нет, что вы? — испуганно отшатнулась Ксения. — Нет-нет. Меня это даже удивило. Очевидно, без вас не решался.
— Почему ты… с такой покорностью? Без крика, слез, причитаний?
Они оба понимали, что возможности вот так, откровенно, поговорить у них больше не будет. И старались всячески поддерживать этот диалог, подбрасывая и подбрасывая в него слова, словно сухие ветки в угасающий костер.
— Так ведь поняла, что судьба моя такая.
— Судьба… Кто способен предопределить ее?
— Людоловы. Кругом зверье и людоловы, — задумчиво твердила Ксения, погруженная в свои мысли и тревоги. — Смерти боюсь, смерти. Вы ведь их всех троих. Я же вроде как свидетельница.
Курбатов мрачно кивнул. Ему было неприятно, что девушка заговорила о себе, как о свидетельнице. Но страшная правда положения, в котором она оказалась, как раз и заключалась в том, что оставлять ее в живых — для диверсантов равносильно самоубийству. И все, кто находился сейчас в доме, прекрасно понимали это.
— Тебя здесь не было, ты ничего не видела. Не была и не видела. В этом твое спасение. И теперь, и потом, когда к тебе начнет подбираться НКВД.
— Я ничего не скажу им, ничего. Только бы ты спас меня, только бы спас. Я и забеременею от тебя, — тихо прошептала Ксения ему на ухо, ощутив, как вожделенный огонь страсти охватывает все ее женское естество. — И рожу от тебя. Сына. От тебя. Кто будет со мной потом, уже не важно, — ведь так, ведь правда? — выспрашивала она, то впадая в безумие экстаза, то возвращаясь к осознанию, что отдается тому, кто ей действительно понравился. — Ты мой, князь, ты мой… князь.
3
Сплыло еще не менее получаса, прежде чем, опьянев от ласки, Курбатов вошел в комнату, в которой его ждали «маньчжурские легионеры». Ксению он оставлял с чувством вины перед ней и твердым намерением вернуться. Во что бы то ни стало вернуться. Пусть даже через несколько лет.
— Кто на посту? — спросил князь, заграждая собой дверь, ведущую в комнату любви.
— Радчук, господин подполковник, — ответил фон Тирбах. Все, кроме Власевича, продолжали сидеть за столом, делая вид, что то, что происходит за дверью, их совершенно не интересует.
— Позволите? — вплотную приблизился к Курбатову Кульчицкий.
Князь молча смерил его взглядом. Это выглядело настолько комично, что Власевич не выдержал и громко рассмеялся. Командир группы словно бы приценивался: достоин ли подъесаул быть принятым местной салонной львицей.
Кульчицкий побледнел, однако у него хватило выдержки не оглянуться и вообще внешне никак не отреагировать на бестактность подпоручика.
— Я не понял, господин подполковник. Девица стала запретным плодом? Теперь она только для белых? Я ведь ее не трогал. Под слово офицера.
Курбатов пребывал в нерешительности. Просто взять и не пропустить Кульчицкого к Ксении было бы вызывающе несправедливо. Каких-либо убедительных аргументов, исходя из которых можно не позволить всем остальным офицерам прикасаться к девушке, он тоже не находил. Заяви князь, что Ксения понравилась ему, — это вызвало бы приступ гомерического смеха и холодного мужского презрения.
— Только ведите себя с ней по-человечески, подъесаул, — единственное, на что осмелился Курбатов.
— Это ж как понимать, подполковник? Объяснили бы, что значит вести себя с женщиной по-человечески. А то, клянусь рыцарской честью рода Кульчицких… — гневно запнулся есаул на полуслове.
Курбатов так и не освободил ему путь. А когда поляк протискивался мимо него, еле удержался, чтобы не остановить. Решительно, пусть даже грубо.
— Ревность, пся крев, ревность, господин подполковник, — уловил его настроение Кульчицкий. — Понимаю, сам бывал подвержен этому унизительному чувству. Этому омерзи-тель-ному чувству, князь…
Титул Курбатова он всегда произносил с завистью. Как и титул фон Тирбаха. Не мог простить своим предкам, что за всю многовековую дворянскую родословную так и не сумели добыть хотя бы титул барона.
— Как это понимать, князь? — появился Кульчицкий буквально через несколько мгновений. И Курбатов ощутил, что из комнаты, в которой осталась Ксения, потянуло вечерней лесной влагой.
