Баллантайн - Уилбур Смит
Баллантайн растянулся на корме баркаса в тени брезентового навеса и, держа на коленях блокнот, делал зарисовки. К такому времяпрепровождению он пристрастился в Индии, и, хоть и знал, что не обладает большим талантом, все же это занятие помогало скоротать часы досуга и сохранить наброски людей и мест, событий и животных. Некоторые из рисунков и акварелей Зуга намеревался включить в книгу с описанием экспедиции. Эта книга принесет ему состояние и славу.
Он пытался передать на бумаге необъятность реки, вышину пронзительно-синего неба и полуденных грозовых туч, громоздящихся, словно башни, как вдруг раздался грохот ружейного выстрела. Майор раздраженно нахмурился и поднял глаза.
— Опять он. — Робин уронила книгу на колени и оглянулась на вторую баржу.
Взгромоздившись на самую вершину груза, Камачо Нуньо Альварес Перейра перезаряжал ружье, шомполом забивая заряд в длинный ствол. Высокая фетровая шляпа торчала у него на голове, как каминная труба, а вокруг тульи, словно печной дым, развевались страусовые перья. Зуга не видел, в кого он стрелял, но догадался, какой будет его следующая цель. Течение отнесло баркас к внешнему краю широкой излучины, и кораблик, пыхтя, пытался пробраться между двумя песчаными отмелями.
Белый песок сверкал на солнце, как альпийские снежные поля, и на нем резко выделялись черные тени, похожие на округлые гранитные валуны.
Баркас медленно приближался, и тени превратились в стадо сонных гиппопотамов. Их было не меньше дюжины. Один из них, огромный, покрытый шрамами самец, лежал на боку, выставив напоказ громадное брюхо.
Зуга перевел взгляд с огромных спящих животных на Камачо Перейру, плывшего на второй барже. Камачо приподнял шляпу и приветственно помахал. Даже издалека его зубы сверкнули как семафор.
— Сам нанимал, — елейно сказала Робин, проследив за взглядом Зуги.
— Он нам пригодится. — Зуга посмотрел на сестру. — Мне говорили, что он лучший охотник и проводник на всем восточном побережье.
Оба глядели, как Камачо, закончив заряжать ружье, ставит боек на взрыватель.
Вдруг спящие гиппопотамы заметили приближающийся баркас. С проворством, удивительным для таких неуклюжих на вид животных, они вскочили и помчались по белому песку, вздымая огромными ногами тучи пыли. С громким плеском, подняв каскады брызг, они плюхнулись в воду и быстро исчезли, оставив на поверхности гроздья пены. С носа первой баржи Зуга ясно видел темные тени в глубине. Чем больше Зуга глядел на них, тем большую симпатию и восторг вызывали у него эти нерасторопные существа Он вспомнил детский стишок, который ему читал дядя Уильям. Стишок начинался так: «Гип-по-кто-там?»
Баллантайн все еще улыбался, когда невдалеке от баржи всплыл гиппопотам. Показалась массивная серая голова, карманы, прикрывающие ноздри, раскрылись, зверь вдохнул и замотал маленькими круглыми ушами, вытряхивая из них воду. Они затрепетали, как крылья птицы.
С секунду он глядел на непонятные движущиеся предметы красными поросячьими глазками. Потом, разинув пасть во всю ширь, продемонстрировал шелковистую розовую пещеру и кривые желтые клыки, способные перекусить пополам вола. Зверь уже не казался толстым и смешным. Он был тем, кем и являлся на самом деле — самым опасным из крупных зверей Африки.
Майор знал, что гиппопотамы умертвили больше людей, чем слоны, львы и буйволы, вместе взятые. Они легко могут разгрызть макоро, распространенное во всей Африке хрупкое долбленое каноэ, и перекусить пополам перепуганных гребцов. Они запросто выходят из воды, чтобы догнать и убить человека, который, по их мнению, угрожает самке, а в местах, где на них охотятся, способны нападать неспровоцированно. Однако стальные борта барж были не под силу клыкам этих великанов, и Зуга мог наблюдать за ними вполне безбоязненно.
Из разинутой пасти вырвался грозный рев. Приближаясь к незваным гостям, угрожающим его самкам и детенышам, зверь ревел все громче и страшнее. Камачо закинул руку за голову и ухарски сдвинул шляпу набекрень. С неизменной улыбкой он вскинул ружье и выстрелил.
Зуга видел, как пуля глубоко проникла в горло животного и повредила артерию. Из разинутой пасти хлынул алый фонтан, окрасил сверкающие клыки и вылился из каучуковых усатых губ. Рев зверя перешел в пронзительный крик боли, он нырнул, подняв тучу брызг.
— Я его уби-ил! — завопил Камачо.
Его громкий смех заполнил наступившую тишину. Гиппопотам погрузился в воду, и течение, клубясь, уносило его кровь.
Робин вскочила и вцепилась в поручень, ее загорелые щеки вспыхнули.
— Безжалостная бойня, — тихо произнесла она.
— И бессмысленная, — согласился Зуга. — Зверь погибнет под водой, и его унесет в море.
Он ошибся: раненое животное всплыло опять, рядом с баржей. Из разинутой пасти потоком хлестала кровь. Обезумев, гиппопотам бился и метался, описывая круги, вода и кровь заглушали его рев. Предсмертное неистовство достигло высшей точки. Пуля, должно быть, повредила его мозг, и он не мог закрыть пасть или владеть конечностями.
— Я его уби-ил! — вопил Камачо, возбужденно приплясывая на носу второй баржи.
Он всаживал в огромную серую тушу пулю за пулей. Его черные слуги действовали со слаженностью, которая достигается только долгой практикой, так что у Камачо в любую секунду было наготове заряженное ружье, а услужливые руки тотчас же после выстрела принимали дымящееся оружие.
Цепочка барж медленно плыла вверх по течению, оставив подстреленного великана позади. Он все слабее трепыхался посреди расплывающегося круга окрашенной кровью воды и в конце концов перевернулся брюхом кверху. На миг к небу взметнулись четыре неуклюжие ноги, и зверь погрузился в воду. Река смыла кровь и унесла вниз по течению.
— Какая мерзость, — прошептала Робин.
— Да, но он чертовски здорово натаскал своих оруженосцев, — задумчиво произнес Зуга. — Вот как нужно готовиться, когда идешь охотиться на слонов.
За два часа, до заката «Хелен» приблизилась к южному берегу. Впервые после выхода из Келимане на берегу, где до сих пор тянулись только бесконечные тростниковые болота и песчаные отмели, появилось что-то примечательное.
Берег здесь был круче, подымался над рекой
