Остин Райт - Островитяния. Том второй
— Хочу закончить это, — проговорила она в паузе между щелканьем педали, и я присел на низкую скамеечку у противоположной стены. Комната была заставлена так же тесно, как моя; тут кроме самого станка помещались прялка, чесальная машина, котелок, где она красила ткань, сложенные в кипы лоскуты материи, мотки пряжи, стол для раскройки и прочие принадлежности. Через приоткрытую дверь, ведущую в заднюю комнату, было видно кресло с разложенным на нем платьем.
На самой девушке было легкое темно-зеленое платье, которого я еще не видел. Только лицо и растрепанные волосы имели домашний вид. В целом же Наттана держалась подтянуто и одета была аккуратно и строго.
Наконец станок остановился, и она повернулась ко мне:
— Надо было закончить.
— Этот глубокий коричневый цвет очень красив, Наттана.
— Да? Вам нравится? — Ее голос даже зазвенел от удовольствия.
— И цвет вашего платья тоже. Он идет к вашим волосам.
— У меня очень долго не получался такой оттенок.
— Вы и ткете и красите здесь?
— Да, конечно! Но тут совсем не так, как в моей прежней мастерской. Здесь не особенно развернешься. А мне хочется работать, Джонланг! — Она рассмеялась, но при этом отвела взгляд.
— Вы замечательно выглядите, Наттана.
Девушка отвернулась к окну, и меня вновь поразил соразмерный и безупречный рисунок ее профиля.
— Я знаю, но мне хотелось бы, чтобы ущелье Лор было подальше.
Вспомнив о племенах горцев, я задумался, говорить ли Наттане о предложении Дона.
— Зимой можно не бояться, — сказал я.
— Но ведь зима не круглый год. Наш дом первый на их пути… Но давайте лучше не будем об этом.
— Да, да, конечно… Знаете, Наттана, вы сейчас красивее, чем я когда-либо мог представить.
Взгляды наши встретились. В зеленых глазах Наттаны промелькнул вопрос. Она рассмеялась:
— Давайте и об этом лучше не будем. Расскажите, как вы добрались. Как Файны и… Ларнел? И про себя тоже, Джонланг.
— А как Фэк, Эк и Атт? Как поживает Наттана?
Я не упомянул одного лишь имени, но Наттана сделала это за меня:
— У Неттеры родился ребенок вскоре после моего отъезда от Файнов. Девочка.
— Как она?
— У нее были небольшие неприятности. Но дней десять назад, кажется, все уладилось. Новости доходят до нас нечасто. Мне хотелось бы повидать ее… Так как же вы добрались?
Но только я начал рассказывать, как девушка встала, сказав, что пора накрывать стол к ленчу.
Из моей комнаты донесся звук воды, выливаемой из ванны. Я хотел было сам попросить об этом Наттану.
Еда действительно оказалась самая простая: мясо с горохом, хлеб, а на десерт — яблоки и шоколад, причем последний подавался специально в честь моего приезда, как сказала Эттера. Эка и Атта не было: они строили новую конюшню и взяли еду с собой.
— Они почти всегда делают, — сказала Эттера. — Меньше хлопот.
— И меньше уходит провизии, — добавила Наттана, — но вы не беспокойтесь. Гороха у нас хватит на целую армию, и урожай яблок в этом году был отличный.
Перекусив с хозяйками, я отправился поприветствовать хозяев. Теперь я понял, что имела в виду Наттана, когда говорила о том, что в Верхней усадьбе «тесно». Массивы Островной горы, Брондера и Дорингклорна, во всем своем величии, нависали тяжелыми острыми пиками, сияющими в небесной синеве и казавшимися очень близкими из-за разреженного воздуха. В запертой со всех концов долине не было видно горизонта.
Амбар представлял собой просторное помещение, однако запыленный сеновал был наполовину пуст, и многие из протянувшихся несколькими рядами стойл тоже пустовали. В дальнем конце стояли лошади Хисов и несколько коров с бычками. Среди лошадей я увидел и Фэка, укрытого попоной и вполне ухоженного. Часть длинного хлева была отгорожена под мастерскую. Поверх обычной одежды на Эке с братом были робы из грубого холста, запорошенные известкой. За окнами виднелись новые конюшни, под прямым углом к амбару. Сегодня стоял слишком сильный мороз, чтобы работать на улице, и поэтому братья обтесывали камни, большая куча которых, привезенная на телеге из соседнего карьера, лежала у дверей.
Меня снабдили «комбинезоном», и я принялся за работу вместе с братьями. Наши деревянные молотки и холодная сталь зубил, позвякивавших о камень, звучали то разнобоем, то в унисон, складываясь в своеобразную мелодию. Временами мы прерывались — перекинуться парой слов. Эк и Атт, полные планов и довольные судьбой, глядели веселей и раскованней, чем в Нижней. Я чувствовал себя с ними как дома — что могло быть лучше?
Вскоре после наступления темноты, проверив лошадей и скот, мы пошли домой. Дышать было тяжело, студеный неподвижный воздух мерцал. Мы прошли через сарай, где были сложены дрова, потом через кухню. Эттера, раскрасневшаяся и мрачная, собирала ужин, вихрем носясь по комнате. Наттана входила и выходила неторопливой походкой, накрывая на стол небрежно и рассеянно — непривычная к подобным хлопотам хозяйка в отсутствие прислуги? Я задержался в столовой — рассказать ей, как провел день.
— Только не думайте, что вы должны участвовать в нашей жизни в ущерб своим привычкам, — ответила Наттана, обходя вокруг стола. — Боюсь, я слишком часто упоминала про нашу бедность. Мы хотим, чтобы вы были счастливы с нами.
— Я буду счастливейшим из смертных, если смогу войти в вашу жизнь, Наттана.
— Разумеется сможете, — рассеянно сказала она. — Скоро все будет готово.
Я понял намек и удалился.
Вечер прошел быстро. Всем хотелось спать. Когда посуда была убрана и вымыта, мы еще посидели в гостиной, лишь изредка кто-нибудь нарушал тишину, и даже вечно любопытный Атт молчал. Я чувствовал, что и он, и Эк, и обе девушки снова отдаляются от меня.
Наутро меня никто не разбудил, и, открыв глаза, я понял по яркому свету в комнате, что день уже давно наступил. Я скорее угадал, чем услышал шум станка, это значило, что все уже позавтракали и Наттана принялась за работу. На умывальнике стоял высокий медный сосуд с горячей водой, укутанный полотенцем, чтобы вода не остывала. Должно быть, Эттера или Наттана принесли и оставили его, потихоньку, чтобы не разбудить меня… Надо вести себя так, подумалось мне, чтобы не стать для них обузой. Решено, впредь буду вставать вместе со всеми.
В доме царила тишина, нарушаемая лишь ритмичным перестуком станка. Страстное и нежное чувство переполняло меня.
Побрившись и одевшись, я вышел в зал. Дверь мастерской была закрыта.
Я легко постучал в нее, Наттана отозвалась, и я вошел. Девушка сидела перед тяжелой деревянной рамой с вертикально натянутыми нитями, как арфистка за своим инструментом. Она подняла на меня глаза и улыбнулась. Два раза челнок пробежал сквозь основу, рамы щелкнули, задребезжали; руки девушки двигались с привычным проворством и изяществом. Остановив станок, она повернулась ко мне:
