Коллектив авторов - Граница не знает покоя

И сейчас Горликов примечает свежую колею и клочки сена,— кто—то проехал сегодня и раструсил его.

А рядом с уходящим вдаль колесным следом — другие следы.

«Должно быть, и в самом деле это председатель с бригадиром,— думает Горликов. — Хорошо, чтобы так! Чужие мимо лесника никак не могли пройти незамеченными за этот час».

И все же беспокойство ни на миг не покидает Горликова. Как бы ни одолевало его недомогание, что бы ему ни припоминалось хорошее и дорогое сердцу, одни эти следы видятся ему сквозь все. Вот смешались они, будто топчась на месте. «Останавливались,— отмечает про себя Горликов и сам останавливается, — Курили,— едва различимые крошки просыпавшегося табака видны на грязи,— а вот глины комочек, откуда же тут глина?»

Над землей сгущаются сырые ранние сумерки. Тихо. Только слышно, как на проселке с всасывающимся присвистом ползет по ногам грязь. Это идет Горликов. Шаг за шагом, шаг за шагом, шаг за шагом. Уже и овчарка устала, она не тянет, как прежде, раскидывая в стороны передние лапы, а только трусит, не отрываясь от следа.

Горликову кажется, что он идет так весь день. Ему холодно и нехорошо. От пронизывающей сырости не спасает теперь и полушубок. Плечи разламывает немилосердная тяжесть, словно кто—то навалился на них и пытается пригнуть солдата к земле.

«Только бы не упасть,— думает Горликов,— упаду — не встану».

Ему вспоминается, как на заставе капитан Исаков рассказывал пограничникам, что у спортсменов, бегущих на дальнее расстояние, наступает такая минута, когда перестает хватать дыхания, силы слабеют и спортсмен готов сойти с дорожки. Но если напрячь всю волю и не остановиться, а продолжать бег, дыхание восстанавливается и снова появляются силы,— это называют «вторым дыханием».

«Вот и у меня теперь такая минута,— думает Горликов,— черта с два я поддамся!»

И он идет, даже ускоряет шаг. Но все остается по—прежнему. Тогда Горликов начинает думать об отце, ефрейторе Дужникове, старом леснике, обо всех друзьях — далеких и близких. Удивительно, до чего ясно они предстают перед ним, точно они идут с ним по проселку. И солдату становится легче.

Шаг за шагом, километр за километром...

До фермы он добирается затемно. Здесь еще не выветрился знакомый Горликову с детства запах новостройки. Пахнет известью, стружкой, кирпичом. Глаза солдата различают два длинных, вытянувшихся параллельно друг другу строения.

Ворота одного из строений распахнуты настежь, и проем светится желтоватым тусклым светом,

Шаян рвется к распахнутым воротам, но Горликов укорачивает поводок и придерживает овчарку, потому что из ворот, переговариваясь и перекликаясь, выходят люди.

— Ой, милые, до чего темно! — слышен голос девушки.

— Люба! — несется издалека. — Ты домой сразу?

— Нет еще Мне на репетицию надо. Павло Михайлович сказал, чтобы я репетицию не пропускала.

— А какой спектакль играть будете?

— «Калиновый гай».

— И про любовь там есть?

— Ага.

— Артисты! — слышится ломкий скептический басок.

Группа девушек равняется с Горликовым. Шаян рычит.

— Ой, кто это?

— Не бойтесь,— говорит Горликов,— с заставы.

Пучок света карманного электрического фонарика выхватывает из темноты остановившихся людей. Девушки жмутся, щурят глаза и пытаются разглядеть солдата.

— Председатель колхоза здесь?

— Павло Михайлович?— переспрашивают сразу несколько голосов.— Был, да ушел.

— А куда? Не знаете?

— Не говорил,— отвечает за всех красивая большеглазая дивчина. — Да вы в правлении поищите его.

— Только в старое правление не вздумайте ходить,— предупреждает Горликова паренек,— там никого нет. Вы прямо в новое.

И начинает подробно объяснять, где теперь новое правление.

— У нас все свои,— говорит дивчина. — Чужих никого не было.

Горликов еще раз обводит пучком зеленоватого света столпившихся колхозников. Их лица кажутся ему такими знакомыми и близкими, будто он прожил среди этих людей всю жизнь. Хочется солдату сказать им что—то очень хорошее, но смущается и, сознавая, что подражает ефрейтору Степанову, произносит:

— Можете быть свободны.

Теперь у Горликова почти нет сомнения, чьи это следы, но совсем успокоиться он еще не может.

И опять поиски ведут его в дальние концы: от формы к правлению, от правления к клубу, от клуба к домику колхозного бригадира Солодаря. Три окна домика маслянисто светятся сквозь окутавший землю туман.

— Павло Михайлович здесь,— почему—то вполголоса говорит Горликову вызвавшийся его проводить до Солодаря внук колхозного сторожа. — Новорожденного пошел смотреть. У бригадира хлопчик народился.

Засветив фонарик, солдат проходит во двор и, отыскав в стороне деревцо, привязывает к нему Шаяна.

Дверь Горликову открывает рослый, чернявый бригадир. Отступив в сторону, он с недоумением и любопытством смотрит на вставшего у порога солдата. После уличной темноты свет режет глаза. Какую—нибудь секунду Горликов щурится, но и этой секунды достаточно для солдата, чтобы разглядеть комнату: она просторная, чистая, крашеный пол ее устлан домоткаными половичками, и один из них бежит через полуприкрытую дверь в соседнюю, тоже освещенную комнату,

— У вас председатель колхоза? — обращается Горликов к хозяину.

— У меня,— отвечает бригадир и оборачивается к полуоткрытой двери. — Павло Михайлович, тебя спрашивают.

В переднюю комнату входят присадистый, стриженый ежиком человек, лет пятидесяти, с буграстым лицом, на котором светятся живые, много повидавшие глаза. Горликов хорошо знает председателя Яремчука.

На Яремчуке тесноватый военный китель с орденской колодкой. Китель не только тесен, но и короток председателю. Входит Яремчук переваливающейся походкой, веселый, громкий, держа на руках что—то завернутое в шелковое стеганое одеяльце. Заметив у дверей фигуру солдата в плаще, пропитанном сыростью осенней непогоды, в залепленных грязью сапогах, а главное, увидев солдатское лицо, распаленное, мокрое, усталое, Яремчук остановился, и в глазах его появляется тревожное выражение.

— Ко мне, сынок?

— Так точно, товарищ председатель,— прерывисто произносит солдат.— Разрешите узнать, что вы были сегодня у болота.

Яремчук переглядывается с бригадиром и веселеет.

— Был, как же,— подтверждает он.— Вот вместе с бригадиром ходили глину смотреть. Свой кирпич нужен теперь колхозу, сынок, очень нужен. А там, возле болота, знаменитая глина! С весны будем кирпичный завод ставить.

У Горликова такое ощущение, будто с него сваливается тяжесть. Он облизывает запекшиеся губы и улыбается.