Анатолий Марченко - Чекисты рассказывают. Книга 5-я
— Войдите, — машинально сказал Гурский, пытаясь поймать обрывок своей мысли. В комнату вошла статная женщина и остановилась у дверей. Ее губы шевельнулись, и Михаил Игнатьевич скорее догадался, чем расслышал «здравствуйте».
— Проходите, пожалуйста, — Михаил Игнатьевич поднялся навстречу женщине. — Садитесь. Слушаю вас.
Наступила обычная пауза, во время которой собеседники решают, с чего начать разговор. Женщина была уже немолода, за пятьдесят. Михаил Игнатьевич вначале подумал, что она — дальняя родственница Ветрова и, вероятно, будет спрашивать о результатах расследования, и от этого ему стало еще больше не по себе. Женщина назвала себя и сказала, что работает преподавателем в школе соседнего районного центра.
— Вы не удивляйтесь моему приходу, — промолвила она с еле заметным южным говором. — Мне сказали, что вас интересуют люди, знавшие Ветрова. Я хорошо его знала... — Слезы не дали ей договорить, и она закрыла лицо платком, прошептав «простите».
Михаил Игнатьевич поставил перед ней стакан воды и произнес обычные в подобных ситуациях слова. Успокоившись, женщина начала свой рассказ. Она, Зинаида Ивановна Кваша, родилась и выросла в Яблоневке, с первого до седьмого класса училась с Федей Ветровым в одном классе. Затем Ветров учился в районе в десятилетке, а она — в педтехникуме. В сороковом он ушел в армию, служил на границе, а она начала учительствовать. Потом война...
— Нравился он мне, — сказала она, грустно улыбнувшись. — Дело прошлое. Я замужем давно уже, у меня трое взрослых детей. Но, наверное, это была та самая, настоящая любовь... Не переставала я никогда его любить и думать о нем и уже не перестану... — Она снова заплакала, потом продолжала: — Мы не поженились. Я получила от Феди два треугольника с фронта. Знала, что после войны он служил в Германии, постом поступил в академию. В пятидесятом или пятьдесят первом мы снова встретились здесь, в Яблоневке, уже как старые друзья. Много говорили о прошлом. Особенно о войне и о судьбе отца Феди, которого он очень любил. Старшего Ветрова оккупанты арестовали, увели в город и неизвестно куда дели.
...Оккупанты пришли в Яблоневку в конце сентября сорок первого. Село притихло. Кое-кто ушел, кое-кто спрятался. Люди заканчивали уборку на поле и в своих огородах. Потом появились непрошеные гости, начались поборы, аресты, угон в рабство — все то, что позже стало называться «новым порядком».
С лета сорок второго оккупанты усилили террор. Взяли многих и из Яблоневки. Эти люди не возвратились, и о их судьбе никто ничего не знал. А тут еще выискались из «своих» человек пять, которые пошли в услужение к оккупантам. Особенно выслуживался тут один. Бароненко его фамилия, а звали его «бароном». Бароненко был хуже цепного пса. Выискивал, вынюхивал, забирал неугодных и конвоировал в город. В селе ходил слух, что тех, кого забирали и уводили в город, расстреливали и закапывали во дворе тюрьмы. Некоторых вывозили для этого за город.
Отец Феди прятался: он был сельским активистом, одним из организаторов колхоза в селе, депутатом сельсовета. Но от чужих еще можно спрятаться, а от своих односельчан разве спрячешься?
Однажды в феврале или начале марта он вернулся промокший до нитки и голодный. Снимая с себя мокрые валенки, сказал:
— Никуда я больше не пойду. Не могу больше... — Раздевшись, он забрался на печь и вскоре уснул. Прошел час, может быть, два. Послышались шаги, кто-то прогромыхал тяжелыми сапогами по мерзлой земле, подошел к окну и забарабанил кулаком по оконному переплету.
— Открывай, из полиции! — послышалось за окном. Мать Федора не помнила, как слезла с печи и как открыла дверь. В хату ввалились три полицая. Один из них зажег лампу. Другой сел на лавку, поставив винтовку между ног. Бароненко прошел дальше и, став на скамейку, заглянул на печь.
— Эй, хозяин! Спишь? Вставай, гостей принимай, — рявкнул он с хохотком. Отец молча слез с печи и начал одеваться. Один из полицаев издевательски заметил:
— Смотри, понятливый какой! — Все трое пьяно загоготали.
— Известное дело, зачем вы ходите. Что ж тут понимать? — сказал отец.
— Ну ты, поговори у меня, — пригрозил Бароненко.
Отца увели, а мать еще долго стояла в оцепенении, прислонившись к остывшей печке.
— Это Федя узнал от матери, когда приезжал в сорок четвертом домой. Тогда еще надеялись, что отец вернется. Но он не вернулся, — закончила свой рассказ женщина.
...Как выяснилось в процессе следствия, Федор Ветров каждый год приезжал в отпуск в Яблоневку, ездил в район, выяснял судьбу арестованных односельчан. Оккупанты и их подручные тщательно прятали следы своих преступлений, и поэтому это оказалось делом нелегким. По все же года через два или три картина прояснилась. Некоторые из арестованных оказались на работах в Германии. К этому времени те, кто не погиб на чужбине, возвратились домой. Таких оказалось меньшинство. Были обнаружены списки расстрелянных. Числился в этих списках и отец Ветрова.
След полицая Бароненко затерялся. Он сбежал с оккупантами. Но его судьба тоже интересовала Федора Ветрова, хотя, конечно, по другим соображениям. По этому вопросу он часто беспокоил райотдел госбезопасности. Во время одной из бесед начальник отдела сказал:
— Полицай Бароненко числится в списках государственных преступников, а это значит, что его ищут по всей стране — и мы, и милиция. Результат рано или поздно будет, ручаюсь...
Через два года Бароненко был действительно арестован и осужден, а в пятьдесят шестом году возвратился из заключения, затем уехал на Урал, на стройку.
События нарастали. Оказалось, что Бароненко уехал не на Урал, а ближе к дому. Только не в село, а в район. Там проживала его первая, еще довоенная жена. Вот к ней он и возвратился через много лет, и она его приняла.
Следователей заинтересовала удавка, которую убийцы оставили на шее погибшего. Дело в том, что это орудие смерти применялось в бандах оуновцев.
Было установлено, что после гитлеровцев Бароненко попал в банду оуновцев[10]. Поскольку он отличался крайней жестокостью, его взяли в «службу безпеки»[11]. Два с лишним года Бароненко находился в банде. Его руки были по локти в крови, но ему удалось скрыть от суда факт своего пребывания в банде.
Варвара Жук, родная сестра Семена Жука, показала, что на следующий день после приезда Федора Дмитриевича она ушла к матери в Деркачевку. Во второй половине того же дня в Деркачевку приехал из города и ее брат Семен. О том, что появился Ветров, Варвара, естественно, рассказала. Брат к этому сообщению особого интереса не проявил, только спросил, один Ветров приехал или с женой. При этом заметил, что все же тянет Ветрова домой. Ночевать брат не остался, вечером уехал в город, сославшись на то, что ему рано вставать на работу.