Мемориал - Роман Вадимович Славацкий
Поистине — это был дворец, богато убранный, сияющий деревом, бронзой, позолотой, украшенный древним оружием, а по стенам у него шли странные животные — какие-то синие кони, что ли?
За стенами пылал яркий день, но в каменном зале было сумрачно и прохладно, кое-где даже горели светильники.
И за нашим столом горели свечи. Вино закипело в бокалах и, когда в зале окончилась речь, и стало тише, Эйрена поднялась, и, держа в руке вино, сказала:
— Может быть, девушкам и неприлично говорить в таких собраниях, но в нашем времени и Круге это достаточно принято. Поэтому я скажу, и надеюсь, ни вы, ни великий Гектор не обидитесь на меня.
Что сказать? Уста умолкают, когда совершается тризна по великому вождю Трои. Но у нас в этот час скорби остаётся надежда. Ибо во всяком завершении есть начало чего-то нового. Ведь Илион — дело не только рук. Это ещё и деяние духа. Поэтому он никогда не истребится — даже если Гектор погиб, даже если стены его падут.
Всегда будут помнить Священную Трою, поток её бессмертия пробьётся сквозь толщу тысячелетий. И никогда не умолкнут предания о величии Города и о подвигах, совершённых здесь.
Век за веком будут приходить сюда люди, чтобы поклониться славному пепелищу и чтобы пытливыми руками проникнуть в его тайны.
Слава могучему Гектору!
Слава бессмертной Трое!
И она выпила вино.
И все вокруг выпили надгробные вина.
И вдруг я увидел Кассандру. Она прошла меж пирующих, как видение, и, подойдя ко мне, наклонилась и сказала что-то. Я оцепенел.
Тут всё померкло, остался только старый дом и стол, и горящие свечи. Бэзил протянул негромко:
— Да… Такое мне сейчас привиделось…
Виола усмехнулась как-то мрачно:
— Пари держу — что-то о речи Эйрены на илионской тризне!
— К нам придёт корабль, — сказал я.
— Какой корабль? — внимательно посмотрела Ирэна.
— Священный корабль из Египта. Сегодня ночью. Вернее — следующей ночью, потому что сейчас уже утро. Мне сказала об этом Кассандра, только что, на пире. То есть не сказала, а как-то передала свою мысль.
— Где их ждать?
— На кремлёвском обрыве. Я, когда увидел её, сразу вспомнил о «Блюдечке».
— Вы больны, — сказал Бэзил. — Вы всех нас заразили своей болезнью. Тем более что весной всегда идёт обострение.
— Май — жёсткий месяц, — ответил я. — Опасный месяц. Я всегда болен в мае. Как я прожил этот год и не умер? В голове не укладывается… Нет, не нужно мне было тогда подниматься на Башню!
Тут я услышал шум и обернулся. Там, за окном, вдалеке шумело море, и высился в долине озарённый жаркими утренними лучами курган, и горело ослепительной лазурью троянское небо.
Книга двадцать третья. КОРАБЛЬ
Бессонная ночь нас подкосила. Мы проспали почти целый день, первый раз проснулись в двенадцать, а потом опять завалились по углам, погружаясь в непонятное сумеречное состояние полудремоты. День длился, похожий на тягучие болота Колхиды, в ядовитых испарениях которой мерцало на дереве Золотое Руно, а спящий внизу дракон охранял его.
Наконец, часов около пяти все начали просыпаться и потихоньку сползаться в гостиную.
— После бессонной ночи слабеет тело: — простонал Фома, потягиваясь.
— Милым становится, не своим, ничьим: — согласился я. — Пойти, что ли причесаться?
— Ну зачем же? — съязвила Виола. — Ты такой красивый.
— Чай будете? — адресовался к нам Бэзил.
— Угу, — сказали мы.
Фома пил чай с молоком, а я с лимоном, по-русски. Тут Ирэна вышла:
— Ты ничего не видел, Август?
— В каком смысле?
— Что-то вроде вещего сна.
— Ох, я в последнее время столько всего видел! Но сегодня всё очень мутно было. А что?
— У меня такое ощущение, что мы должны им вернуть не только Илионский Пояс. Спасибо, Бэзил, — она приняла чашку, уселась в свой угол и, глядя оттуда рысьими глазами, добавила: — Мы им должны вернуть мумию.
— Как это может быть? — пробормотал Бэзил, растирая морщины на лбу.
— А как может быть вообще всё это, что мы переживаем в последний год? — спросил Фома. — Вряд ли есть смысл искать рациональное зерно в ненормальной ситуации.
— Ты хочешь сказать, что у всех нас одновременно крыша поехала?
— Шут её знает, поехала она или нет. Но хреновина в Коломне творится офигенная. И, кажется, она подходит к концу. И это просто замечательно. Особенно мне нравится предложение Ирэны отдать мумию. Честно говоря, я не знаю, как будет проходить этот процесс, но если царица покинет Коломну, нам всем будет только лучше.
— Тебя не пугают больше предчувствия вселенской катастрофы? — спросила его Виола.
— Нет. Всё уже кончилось. Была опасность, когда расцвёл ядовитый цветок. А сейчас огонь угасает, мы видим только угли.
— Как ты себе представляешь передачу? — на сей раз Виола обращалась к Ирэне.
— Логично было бы спросить об этом у Августа. Он у нас ясновидящий. Но в любом случае надо будет позвонить отважному Игоряхе. Как известно, мумия хранится у него в гараже на чердаке. То-то он обрадуется!
— А если Игоряхи не будет? — спросил Бэзил.
— У Фомы есть ключи от гаража. Но меня сейчас интересует другое. Мы тут за нашими хлопотами забыли о Поясе.
— Вот интересный будет процесс! — порадовался Бэзил. — Посмотреть, как будут передавать то, чего нет. Просто платье голого короля какое-то.
— Ну, Бэзил, что вы такое говорите?! Как же его нет, когда я его своими руками тащил?
— Хм. Вы-то его тащили, но его же никто не видит.
— Вот это-то как раз самое интересное: — задумалась Ирэна. — Знаете что, пан Август, несите-ка сюда этот свой: мешок.
— А стоит ли? — забеспокоился Фома. — Бог его знает, из какого он вещества. Может, прикоснёшься ненароком, а потом кондратий хватит.
— Бодрее, Фома! Где твой эсхатологический оптимизм? — с воодушевлением произнесла Эйрена. — Давай, Август, живее.
Я полез к себе в мезонин, вытащил из-под кровати старый красноватый кожаный мешок, которым пользовался ещё, кажется, дедушка Бэзила, и пошёл вниз. Там уже ждала Ирэна с плоскими весами в руках и Бэзил с какими-то датчиками.
— Ну и что? Это дедушкин портфель.
— Минутку, — Ирэн поставила весы на ломберный столик. — Ну-ка вытряхни это дело из портфеля прямо сюда.
Я перевернул портфель, и из него на весы выпал мешок.
— Матка Бозка… — шепнула Виола.
— Где же Пояс? — спросил Фома.
— Что-то я ничего не вижу! — добавил Бэзил.
— Но это странно, — сказала Ирэна. — Потому что твои весы показывают четыре килограмма. Август, подними
