Жюль Верн - Жангада. Кораблекрушение "Джонатана".

Но этого числа Фрагозо не знал. Еще кое-какие дополнительные сведения, почти убеждающие в том, что авантюрист ничего не выдумал, некоторые указания на то, что в документе скрывается тайна тижокского дела — вот и все, что наш добрый малый привез от начальника отряда, в котором служил Торрес.

Однако, как ни мало он узнал, Фрагозо спешил поскорей рассказать все судье Жаррикесу. Он понимал, что нельзя терять ни часа, вот почему в то утро, измученный и разбитый, он так торопился в Манаус.

Полмили, отделявшие его от города, Фрагозо пробежал за несколько минут. Какое-то непреодолимое предчувствие гнало его вперед, и порой ему казалось, что спасение Жоама Дакосты теперь в его руках.

Вдруг Фрагозо остановился как вкопанный.

Он выбежал на небольшую площадь за городскими воротами.

Там, окруженная довольно плотной толпой, возвышалась виселица, с которой уже свешивалась веревка.

Фрагозо почувствовал, что последние силы его покидают. Он упал и невольно зажмурился. Он не хотел ничего видеть, а губы его шептали:

— Поздно!.. Поздно!..

Но нечеловеческим усилием он заставил себя встать. Нет! Еще не поздно! Ведь тело Жоама Дакосты еще не качается на веревке!

— Судья Жаррикес! Судья Жаррикес! — закричал Фрагозо.

И, задыхаясь, со всех ног бросился к городским воротам, пробежал по главной улице Манауса и еле живой от усталости упал на крыльце дома судьи.

Дверь была заперта. У Фрагозо едва хватило силы постучаться.

Ему открыл слуга:

— Хозяин никого не принимает.

Фрагозо, не слушая, оттолкнул слугу, пытавшегося преградить ему дорогу, и бросился через весь дом к кабинету судьи.

— Я приехал из провинции, где Торрес служил лесным стражником! — крикнул он, распахнув дверь. — Господин судья, Торрес не солгал! Остановите, остановите казнь!

— Вы нашли этот отряд?

— Да!

— И привезли шифр документа?

Фрагозо ничего не ответил.

— Тогда оставьте меня! Оставьте меня! — завопил судья Жаррикес и в припадке ярости схватил документ, чтобы его разорвать.

Фрагозо поймал его за руку и удержал.

— Тут скрыта истина! — сказал он.

— Знаю, — ответил Жаррикес, — но что толку в истине, которую нельзя раскрыть!

— Она откроется! Это необходимо! Так будет!

— Еще раз спрашиваю: есть у вас шифр?

— Нет! Но повторяю, Торрес не солгал!.. Один из его товарищей, с которым он был очень близок, умер несколько месяцев назад и — нет сомнения — этот человек передал ему документ, который Торрес хотел продать Жоаму Дакосте.

— Да! — ответил Жаррикес. — Да! Сомнения нет… для нас. Но это вызывает сомнение у тех, от кого зависит жизнь осужденного!.. Оставьте меня!

Он оттолкнул Фрагозо, но тот ни за что не хотел уходить. Он бросился к ногам судьи.

— Жоам Дакоста невиновен! — кричал он. — Вы не дадите ему погибнуть! Не он совершил преступление в Тижоке, а товарищ Торреса, написавший документ! Это Ортега!

Услышав это имя, Жаррикес подскочил. Потом, когда бушевавшая в нем буря немного поутихла, он разжал судорожно стиснутый в руке документ, расправил его на столе, уселся и, проведя рукой по глазам, пробормотал:

— Это имя… Ортега!.. Попробуем!..

И, написав новое имя, принесенное Фрагозо, принялся обрабатывать его, как он уже столько раз, но тщетно делал со многими другими именами. Он надписал его над первыми шестью буквами текста и получил следующую таблицу:

ОРТЕГА

СГУЧПВ

— Нет! — сказал он. — Ничего не выходит!

И правда, букву Г, стоящую под Р, нельзя передать цифрой, ибо Р в алфавите стоит после Г; буквы Е и Г отстоят так далеко от Ч и П, что дают двузначные числа; только буквы С и В, написанные под О и А, дают соответственно цифры 3 и 2.

В эту минуту с улицы донеслись страшные крики — крики отчаяния.

Фрагозо вскочил и, прежде чем судья успел ему помешать, распахнул окно.

Толпа запрудила улицу. Приближался час, когда заключенного должны были вывести из тюрьмы, и народ двигался к площади, где стояла виселица.

Судья Жаррикес, на которого страшно было смотреть, не отрывал застывшего взгляда от документа.

— Последние буквы! — пробормотал он. — Попробуем еще последние буквы!

То была единственная оставшаяся надежда.

Дрожащей рукой, с трудом выводя буквы, он написал имя «Ортега» над шестью последними буквами документа, так же как он только что сделал с шестью первыми.

Тут он невольно охнул. Прежде всего он увидел, что эти шесть букв стоят в алфавите впереди тех, что составляют имя Ортеги, и могут быть переданы цифрами и образовать число.

В самом деле, когда он составил таблицу и стал считать число знаков между буквами, вот что он получил:

ОРТЕГА

432513

ТУФКДГ

Итак, он составил число 432513. Но было ли это числе ключом к документу?

Не будет ли эта попытка такой же неудачей, как и все прежние?

Теперь крики на улице усилились. В них слышались гнев и сострадание, овладевшие толпой. Осужденному оставалось жить считанные минуты.

Вне себя от горя Фрагозо выбежал из комнаты. Он хотел еще раз увидеть своего благодетеля и проститься с ним. Он хотел броситься перед мрачным шествием, остановить его и крикнуть: «Не убивайте этого праведника! Не убивайте его!»

Тем временем судья Жаррикес написал найденное им число над первыми буквами документа, несколько раз повторяя его, пока не получил следующую строчку:

Потом он стал отсчитывать назад в алфавите число знаков, указанных в верхней строчке, подставляя найденные буквы, и прочел:

— Настоящий виновник кражи ал…

Судья взревел от радости! Число 432513 и было тем самым ключом, который он так долго искал! Имя Ортега открыло ему это число.

Наконец-то нашел он ключ к документу, который неопровержимо докажет невиновность Жоама Дакосты! И, не читая дальше, судья бросился из кабинета и выскочил на улицу с криком:

— Стойте! Стойте!

Он мчался сквозь толпу, которая расступалась перед ним, и мигом оказался перед тюрьмой, откуда как раз выводили осужденного, за которого в отчаянии цеплялись жена и дети. Добежав до Жоама Дакосты, судья задохнулся и, не в силах говорить, только размахивал зажатым в руке документом. Наконец с его губ сорвалось:

— Невиновен! Невиновен!

19. Преступление в Тижоке

Когда появился судья, мрачное шествие остановилось. Гулкое эхо далеко разнесло его возглас, многократно повторенный толпой: