Жорж Арно - Плата за страх
— В любом случае, — продолжал О’Брайен резко, — нам придется расхлебывать кашу. Учитывая состояние и профиль дороги, минимум половина машин взлетит на воздух. Парни повезут не кружева на платья новобрачным, а ни-тро-гли-це-рин!
Он произнес это слово, отчеканив каждый слог, и оно тяжелой глыбой повисло в комнате.
— Как вы собираетесь распределить груз? — поинтересовался О’Брайен. — По скольку фунтов и на сколько грузовиков?
— Рейсов за пять—шесть надо перевезти полторы тонны. Разложим груз с учетом риска. На складе у нас всего две тонны. Если мы не довезем до места необходимого количества, а растеряем все по дороге, у нас ничего не выйдет.
— Специальные грузовики стоят слишком дорого, — сказал О’Брайен. Он пытался говорить спокойно и терпеливо, словно объясняя своей кухарке рецепт любимого блюда.
— Но, поймите же, наконец, о чем я толкую. Кто придет наниматься? Прежде всего куча черномазых. Но они нам не подходя.
— Почему? — наивно спросил начальник снабжения, до этого молча ковырявший в зубах. — Мне кажется…
— Вам кажется!.. Разве не достаточно они нам надоедают из-за тринадцати погибших? И если по нашей вине еще двое или трое гватемальских граждан расстанутся со своими свидетельствами о рождении, как вы думаете, будут у нас хлопоты?
— Я об этом не подумал, — признал свою ошибку снабженец.
— Кто, кроме местных, явится к нам? — объяснял О’Брайен. — Только бродяги. В этом мертвом городе, где одни мы даем постоянную работу и вознаграждение за трудные условия, есть люди, которые возьмутся за любое дело, только бы выбраться отсюда. Они согласятся сесть за руль того, что вы, Хэмфри, называете грузовиком. Держу пари, любой из них за хорошие деньги согласится даже проскакать весь путь на одной ноге с грузом на спине. Ни у одного из них нет здесь ни родственников, ни наследников. И ни один профсоюз не сможет к нам придраться.
— Кроме того, им можно платить по какой угодно ставке, — заметил Хэмфри.
О’Брайен подскочил. Он часто бывал груб, но таким, как сейчас, его еще не видели. Схватив Хэмфри левой рукой, он приподнял его со стула. На лбу О’Брайена вздулась вена, глаза налились кровью.
— Гнида паршивая, — процедил он сквозь зубы и грязно выругался. Потом выпустил Хэмфри, который мешком рухнул на стул. — Паршивая гнида, — снова повторил О’Брайен. Ему хотелось кричать.
Бросить в лицо этим тупицам, что он, ирландец О’Брайен, начальник зонального управления, высоко ценимый компанией «Круд», тоже когда-то таскался из одного порта в другой в поисках работы. Он тоже был бродягой. Он-то имеет право быть жестоким, но не этот вонючий слизняк Хэмфри! Этот сынок богатых родителей, всего три года назад окончивший Йельский университет… С детских голодных лет О’Брайен питал ненависть к парням такого сорта…
Утихомирился он не скоро. Почувствовав, что может снова говорить спокойно, добавил только:
— Самое меньшее, что мы можем для них сделать, — это хорошо заплатить. Этим я займусь лично. И сам буду их нанимать.
Все поднялись. Далласец первым подошел к ирландцу и крепко пожал ему руку.
— Отлично, босс, — сказал он.
О’Брайен не ошибся. Иностранцы приехали вместе, все двадцать человек. Они не стали стоять в очереди. Оттеснив группу индейцев, сидевших здесь с шести часов утра, они протиснулись к двери. Даже заступничество полицейского из местной охраны не помогло индейцам. Когда дверь, наконец, распахнулась, бродяги оказались первыми. Здесь — Жерар, Ганс, Луиджи, Хуан Бимба, Джонни, Педро, Делофр и даже Бернардо. Один за другим они вошли в барак, где помещалось бюро по найму. Некоторое время спустя их принял секретарь О’Брайена.
Писарь записал их фамилии, имена, национальность, адрес и т. д. Позднее Джонни заметил, что эти «точные» сведения не пригодятся даже для некролога. Заполнив анкету на четырех страницах, они получили приглашение явиться после обеда.
Многие из них жили в этом захолустье уже долгое время. Поэтому они легко уловили связь между пожаром на шестнадцатой буровой и их наймом. Все они догадывались, какой именно груз придется им перевозить. Над воздушными замками, которые они начали строить, нависла страшная тень нитроглицерина.
В зале «Корсарио» собрались те из иностранцев, кто решил войти в долю с Жераром, чтобы купить шхуну. Все ее хорошо знали, почти каждому Жерар хоть раз показывал посудину. Сидя за столиками, они обсуждают условия покупки, возможные прибыли, ссорятся и шумят. А Жак, на которого как всегда никто не обращает внимания, вдруг вскакивает и поднимает крик:
— Безумцы! Все вы с ума посходили! Вы думаете, что все поплывете под парусом? Ты будешь капитаном, Жерар? А ты, Ганс, помощником? Боцманом Джонни? Матросы — Боско, Луиджи, Хуан Бимба, Стив, Делофр, Бернардо?
Жак указывает пальцем на каждого из них, и они вжимают головы в плечи. Все в ярости. А Жак тычет в них пальцем и кричит:
— Мертв! Погиб! Все, все погибли!
— Он совсем спятил!
— Может, и спятил, зато я знаю, что говорю. Мне-то эта работа известна. Половина грузовиков взрывается. Это вам понятно? Каждый второй погибает. А вы тут строите планы на будущее! — Жак со слезами на глазах заламывает руки, губы его дрожат.
Остальные насупились, как дети, которых брюзгливый папаша предупредил, что они плоха кончат.
— Посмотрите на меня! Вы думаете, что я свихнулся от старости? А знаете, сколько мне лет? Тридцать восемь! Вот что сделала со мной опасная, но хорошо оплачиваемая работа на компанию «Круд». Так-то! Каждый второй умрет, а остальные останутся такими же несчастными. Те, кто не выдержит, кого, будто оспой, поразит страх, до конца дней не смогут от него избавиться.
Все были поражены и смущены. Никто не осмеливается посмотреть ему в глаза.
— Он в одном прав, мы сейчас, как дети, спорим неизвестно о чем, — сказал Жерар. — Это бессмысленно.
— Если ему это не по душе, не обязательно портить настроение остальным, — проворчал Ганс.
Какого все-таки цвета страх? Далеко не всегда зеленого. Белого? Серого? Пурпурного, розового или синего?
Страх — это жидкость без цвета, без запаха и вкуса.
После обеда их принял сам О’Брайен. С некоторым беспокойством следил он, как они входили, и вздохнул с облегчением лишь тогда, когда они остановились перед его столом: все были моложе его, другое поколение, и никого из них он не знал.
О’Брайен стоял за светлым столом, покуривая черную сигару местного производства. По правую руку от него на столе стояла стеклянная колбочка, примерно на треть заполненная маслянистой жидкостью.
