А Чжимбэ - Сокровища Мельк-Тауза
— Мирза болен… В Мирзу проник злой дух, — возбужденно шептала старуха: — Я знаю тебя, злой дух!.. Ты прячешься в темных ущельях и причиняешь людям зло… Ты спустился с гор и тайно проник в тело Мирзы, чтобы мучить его. Я знаю тебя, дух, и сейчас зарублю!
Старуха опустила топор и осторожно коснулась им тела больного.
— Выходи, злой дух, иди в горы и не мучь Мирзу!.. Выходи, или я зарублю тебя!
Еще раз коснулся топор тела больного, и лечение было закончено. Злой дух должен был испугаться угроз старухи и покинуть тело Мирзы.
От досады Бушуеву хотелось плюнуть и выругаться, но он пришел сюда не для того, чтобы возмущаться и выражать негодование.
Женщины проводили колдунью и вернулись ободренные. Они постлали около очага несколько войлоков, положили тяжелые, набитые шерстью, подушки, а вместо одеяла дали палас.
— Ночь наступила… Ночью надо спать… Ложись, человек, и спи!.. — проговорила старшая женщина.
Женщины забились в угол; оттуда долетел до Бушуева тихий шопот и смолк.
Очаг догорел. С каждой минутой тлеющие угли бледнели, уменьшались и скоро совершенно исчезли под пеплом.
Дыра в стене была заткнута соломой, и только через заменявшее трубу отверстие до Бушуева доходил трепетный свет звезд.
Прошла ночь. Злой дух не покинул тела больного. Мирза попрежнему лежал без сознания.
— Слушай, человек!.. — обратилась к Бушуеву старшая женщина: — Наш очаг стал местом скорби. Тебе будет скучно здесь. Перейди к моему брату. У него радость. Он просватал свою дочь.
Бушуев покорно перекочевал от очага скорби к очагу радости.
Радость путешествовала по зимней стоянке иезидов. Два подростка несли разукрашенные разноцветными лоскутами ветки. За подростками шли пять мужчин. Один из них прыгал и скакал, остальные брели в какой-то тупой сосредоточенности. Две понурых женщины вели за руку девочку лет десяти. Среди мужчин был жених — 35-летний иезид. Высокий и крепкий, он как будто был создан для того, чтобы ворочать скалы и вырывать с корнем деревья. Девочка — его невеста. Тупо и сонно лицо жениха, детской живостью блещут глаза девочки. Она — виновница торжества. Из-за нее ходят эти люди с ветками среди вырытых в земле человеческих нор. На нее обращены взгляды всех встречных людей.
Бушуев присоединился к шествию. Они обошли небольшое поселение, вышли за пределы его и остановились. Дальше итти было некуда. Дальше лежали голые пространства, изрезанные лощинами и оврагами, высились бугры и пригорки. Дальше была природа, холодная и равнодушная к человеческому горю и радости. Свадебная процессия повернула к жилью-землянке.
Свадьба не могла состояться: не было шейха для выполнения брачного обряда. Не было и пилюль «земзем», которые могли заменить молитву отсутствующего шейха, освятить и узаконить брак.
Запылал огонь в очаге и наполнил помещение едким дымом. Хозяева и гости расположились на войлоках и подушках. Появился неизменный сыр и темный хлеб, и еда внесла некоторое оживление. Отпущенная на свободу невеста убежала к детям. Веселая и радостная, она прыгала беззаботным зверьком и голосисто кричала. За ее мать заплатили тридцать голов скота, за Хамэ — тридцать пять, за Набот — сорок, а за нее — пятьдесят голов, — значит, она лучше всех.
Был доволен и отец девочки: он взял за дочь хороший калым. Печаль и радость уравновесились в душе матери. Жаль было дитя, но жалость уничтожалась сознанием обычности совершающегося. Молчал жених. Взятый с него выкуп был значителен, но община помогла ему и приняла участие в расходах. Каждый дым дал пару овец или корову.
Молчал Бушуев. Все, что происходило на его глазах, было мерзко и отвратительно. Но это мерзкое совершалось в продолжение многих тысячелетий и стало непреложным и обязательным.
— Расскажи нам сказку… — обратился хозяин к жениху.
Жених откашлялся и устроился на сиденьи поудобней. И по тому, как он подготовлялся к рассказу, видно было,
что сказка является для него большим и серьезным делом.
Вместе с рассказчиком преобразились и слушатели. В их глазах загорелись огоньки любопытства. Они подвинулись к рассказчику поближе, чтобы не пропустить ни одного слова.
— В стране Муша был некий Авдал-ага, — стал рассказывать жених. — Сорок тысяч дымов у него было. Из этих дымов восемьдесят тысяч мужей, обнажающих меч, выбегали в день несчастья. Семь сыновей у Авдал-аги было: Ростам-ага, Балул-ага, Авди-ага, Салман-ага, Махмуд-охот- ник, Озман-боец и Асад-битвоохотливый. Богатство Авдал- аги без счета было: сорок тысяч баранов-самцов, пятьдесят тысяч лошадей. И дочь еще одна у него была. Имя ей Ма- лак было. Коса Малак по земле волоклась. Была Малак белее снега, целебней лекарства. Госпожею госпож была Ма- лак…
Рассказчик приостановился, а заинтересованные слушатели подвинулись ближе и напряженно ждали.
Уходило никому ненужное время, неторопливо плелась нить сказки. Ссорились из-за красавицы женихи, ссора проникала в семью, дробила ее. Победили Авдал-агу враги, и пришлось ему с женой и дочерью бежать в туркменскую землю.
Увлеченные сказкой слушатели забыли обо всем. Они жили в мире фантазии и верили в невероятных героев, восторгались их чудовищными подвигами.
Поздно окончилась сказка, и слушатели жалели, что не продлилась она еще и не украсила собой серый вечер.
— Мы уйдем этой ночью на летние пастбища, — сказал Бушуеву хозяин жилья: — Пойдем с нами.
Бушуев отказался. Он устал от бесцельных и изнурительных скитаний.
Вечером в темном жилье шли торопливые сборы. Укладывались и увязывались вещи и продукты. Женщины и дети проявляли нервную хлопотливость. К ночи сборы были закончены. Мужчины сдержанно переговаривались о порядке выступления.
С наступлением ночи никто не лег спать. Все собрались у очага и ждали. Бушуев с недоумением наблюдал необычную картину сборов. К полуночи нервное напряжение как будто улеглось. Все сидели и чутко прислушивались.
Бушуев не понимал этого ожидания. А когда в темноте раздался петушиный крик, его заглушил восторженный рев людей. Крик петуха всех привел в движение. Ярче запылал огонь в очаге и осветил суетливо метавшихся людей. Сложенный во вьюки скарб прикреплялся к быкам и лошадям.
Через несколько минут жилье опустело. Бушуев вышел наружу и прислушивался к тем звукам, которые доносились до него из темноты. Человеческие голоса тонули в реве и блеянии поднятых стад. Иезидская община раздробилась на целый ряд мелких единиц (оба) и в ночной темноте расползалась по летним пастбищам.
— Но почему это делается ночью?.. Почему сигналом к выступлению служит петушиное пенье?.. — спрашивал себя Бушуев.
