Юрий Ясько - Загадка Скалистого плато
Перед смертью дедушка сказал тете Поле, чтобы портсигары она передала мне и на нижней крышке каждого из них слабеющей рукой с помощью шихтеля выцарапал три слова: «Только человек бессмертен». Вот, посмотрите, — Васин открыл портсигары. Вермишев, Туриев и Дроздова склонились над ними, — Иван Христофорович написал это готическим шрифтом… А через несколько дней после похорон дедушки тетя Поля обнаружила пропажу двух портсигаров. Конечно, их украл отец. Он, находясь в бегах, частенько наведывался в Заволжск, видимо, имел там надежную крышу над головой. Каждый раз тетя Поля ставила об этом в известность соответствующие органы, но Георгий Зубрицкий был неуловим. В этом надо отдать ему должное. Так что появление моего отца в районе Скалистого плато не столько удивило меня, сколько напугало: в своем стремлении сделать из меня помощника Георгий Николаевич ни перед чем и не перед кем не остановится, — так подумал я.
Почему о моем разговоре с Рейкенау я не сказал Лосеву? И здесь мною руководило чувство страха, страха за профессора Лосева: при всей своей горячности, бескомпромиссности Владимир Борисович не преминул бы дать по рукам доктору Рейкенау, чем погубил бы себя. Я не смел рисковать жизнью Лосева, тем более, что Рейкенау мог бы запросто отказаться от своих слов, обвинил бы нас в клевете и в желании опорочить всемирно известного Специалиста, приглашенного правительством.
Наш разговор с руководителем экспедиции продолжился на следующий день. Между прочим, Рейкенау сказал, что моей работой на Скалистом плато я обязан отцу. Доктор передал угрозу отца: мне не жить, если не соглашусь спуститься в подземелье. И я решил бежать, но — куда?
Второго мая один из рабочих, отмечавший праздник в Рудничном, сказал мне, что меня ждет начальник отдела кадров Вера Яковлевна Сазонова. — Васин попросил разрешения закурить, Туриев кивнул головой.
Игорь Иванович судорожно затянулся, продолжил:
— Она протянула мне письмо из Москвы! Выезжая в поле, я оставил адрес… В письме говорилось, что мне надлежит быть по такому-то адресу шестнадцатого мая. В письме также было указано, что вопрос об изменении фамилии, имени и отчестве решен, надо проделать необходимые формальности. Тут уже у меня не было никаких сомнений: надо исчезнуть, пусть из жизни уйдет Зубрицкий Алексей Георгиевич, пусть!
Десятого мая ушел в маршрут и не вернулся. На склонах Главного хребта немало случается снежных лавин. В языке одной из них я спрятал кое-какие мои вещи. Знал, что меня будут искать, знал, что вещи найдут… Приехал в Москву, прибыл по указанному адресу. Со мной беседовали три человека, с дотошностью расспрашивали чуть ли не о каждом годе моей короткой жизни. А что мне было утаивать? Меня сфотографировали, я подписал каждый лист с записями моего рассказа. Меня спросили, как отныне я хочу называться. Я решил назваться Васиным Игорем Ивановичем.
— В честь кого-то? — спросил Вермишев.
— Конечно, было бы романтично взять имя человека, ставшего для тебя примером мужества, порядочности, убежденности в правоте своего дела. У меня все прозаично. Дружили со мной три мальчика в детстве: Вася, Игорь, Ваня. Из этих трех имен я и сложил свои фамилию, имя и отчество. Поскольку я был прописан в Москве, публикация об изменении моих именных данных была помещена в газете «Вечерняя Москва» — в те годы об этом сообщалось через печать. Получив новые документы, я смог поступить в артиллерийское училище. Началась война. Нас выпустили досрочно. В июле сорок первого я уже был под Смоленском. Ну, что касается моей военной биографии, она подробно изложена в очерке Льва Петровича Орлова.
— Хорошо, — проговорил Туриев, — вы исчезли для отца, для всех, а как же тетя Поля? Вы же очень были привязаны к ней.
— В сороковом году у меня не было иного выхода, а после войны… В сорок шестом, после демобилизации, я хотел открыться перед ней, но… Бесконечные проверки замучали меня, плен и концентрационный лагерь незримой тенью ходили за мной.
— Но вы же бежали.
— А мне задавали вопрос: почему тебя в плену не убили? Ты же угодил к немцам при знаках различия и наградах… Словом, не хотелось мне доставлять лишних хлопот и волнений тете Поле и остальным моим родственникам. К тому же я ничего не знал об отце… Короче, до пятьдесят шестого года не мог предвидеть, как может повернуться моя судьба. Потом — привык. Право, забыл даже, какую фамилию носил прежде.
Работая в различных районах страны, я не переставал следить за творческой деятельностью профессора Лосева. И вот в одной из его статей читаю о Скалистом плато. Словно дохнуло на меня юностью, сердце сладко заныло… Профессор написал нечто подобное геологическому эссе — изящное, сдобренное изрядной порцией романтизма и фантастики исследование. В нем он много внимания уделил легенде о городе златокузнецов, рассуждал о природе развития народного творчества, когда дело касается не просто истории, но истории драматической.
Я решился написать ему письмо. Разумеется, подписался новым именем. В письме попросил рекомендовать литературу, где мог бы почерпнуть больше сведений о Скалистом плато. Профессор Лосев ответил мне, я написал ему еще одно письмо — уже после того, как багаж моих знаний о Скалистом плато пополнился… — Васин замолчал, потянулся за стаканом с водой. Дроздова просительно посмотрела на Туриева. Тот понял ее, улыбнулся. Елена Владимировна быстро проговорила:
— Помню, папа с радостью рассказывал маме о письме какого-то геолога, интересующегося Скалистым плато. Папа сказал тогда: «Вот видишь, не перевелись еще искатели, любители тайн и загадок».
Васин благодарно посмотрел на Дроздову, продолжил:
— Я ведь хорошо знал Лосева, мне импонировали его страсть в исследованиях, неутомимость, неутоленность. Если Лосев о чем-то говорит заинтересованно — значит, этим делом стоит заняться. Прежде всего меня волновало обнаружение месторождения золота на плато, но по мере того, как я читал литературу, свидетельства древних авторов о Скалистом плато, это место стало занимать меня и с исторической точки зрения. Наша переписка стала постоянной. Естественно, ни в одном из писем я не признался Лосеву в том, что мне уже приходилось бывать на Скалистом плато. Профессор же продолжал «вовлекать меня в сети», аргументируя необходимость моей работы на плато тем, что я являюсь одним из ведущих геологов по поискам и разведке золоторудных месторождений. В одном из писем к Лосеву я поделился с ним своим планом организации детальной разведки Скалистого плато: имея геологическую карту района Главного хребта, присланную мне Владимиром Борисовичем, я рискнул пойти на этот шаг. И, представляете, Лосев ответил мне, что ему предстоит командировка в те края, где я работаю, и что мы встретимся! Я потерял покой… Если Лосев меня узнает, — не буду же я скрывать от него, как все случилось… Владимир Борисович приехал в декабре шестьдесят первого года. Мороз стоял страшный, бревна моей избенки трещали от него. Лосев меня не узнал… Да и трудно было в сорокалетнем мужчине, обросшем бородой, заядлом курильщике с хриплым голосом разглядеть черты стройного, почти хрупкого юноши с мечтательными глазами.
