Гай Север - Тяжелые деньги
— Да щас прям. Чтобы погибнуть теперь? От своего же ножа?
— Нож?! Какой?!
— Расскажи!
— Да блин же! — Таллео отскочил. — До чего принцесс довели. Теперь снова смотри, внимательно. Цвет станет — свистнешь.
Он выставил жезл и начал читать заклинание.
— А у нас так из окна видно, — грустно вздохнула принцесса, мечтательно уставившись в жезл. — Обалденно.
— Мы хотели сделать крылья! И улететь!
— И как?
— Никак, — вздохнула Вета. — Страшно.
— А посчитать правильно?
— А как? Мы не знаем.
— Ну а деньги ведь есть? Были? Купили бы себе материи, хотя бы. А то ведь замерзнете нафиг?
— Нет. Деньги на черный день. Были. Видишь, как пригодилось, наконец. Главное теперь чтобы украсть.
— Ну, это не переживай. Уже на закате будешь украдена полностью. А откуда у тебя деньги, кстати, вообще? С такими государственными долгами?
— Пенсия. Мой прапрадедушка установил. Из специального сундука. Малолетним принцессам. Ну, и или принцам там.
— Хм. Вот как. Вот это я понимаю — государственное мышление. Ты смотри, смотри!
— Да смотрю, смотрю. Оранжевое, и лезет еще.
— И сколько?
— Шесть золотых в год.
— Что-то не верится. Чтобы за столько лет не разграбили?
— Кумба, говорю же, — Таллео отвлекся от заклинания. — Это государственное мышление, настоящее. Сундук наверняка волшебный. В год по шесть золотых, если принцесса одна. Если две — двенадцать. Кому он нужен, такой?
— Да. У нас там стоит, в чулане. Черный. С уголками такими еще. Узорными.
— И то — сначала, наверно, выдавал по два. Золото обесценивается... Так ты что, всю жизнь, получается, собирала?
— Ну да. Зачем они мне нужны, в Башне? А то видишь, как пригодилось.
— Ну а материала хотя бы купить? На платье? — Таллео снова пощупал краешек.
— Зачем оно мне нужно, в Башне? Одного хватит.
— Ну, а постираешь когда? Кто вам стирает?
— Кто-кто, — надулась принцесса. — Постираем — под одеялом сидим. Пока сохнет.
— А нянюшка? Она что, не помогает вообще?
— Она дура!!! — Вета и Нейто подпрыгнули.
— Только зудит и ругается!
— А как обметать подол, даже не представляет!
— Действительно, дура. Да это ладно, главное, чтобы к своим шпионским обязанностям добросовестно относилась. Ну?
— Все! — Вета хлестнула Таллео букетиком по уху. — Зеленое.
— Точно?
— Ну сам ведь дурак.
— Четыре и четыре двенадцатых... — Таллео опустился на четвереньки и вытряхнул перо. — Так... Про Мочалки я знаю не так много, но этого хватит, — он начал быстро писать. — Блин, места уже не осталось, чистого... И свиток последний. Вот предохранители ставить, конечно, на память уже не получится... Но у меня где-то валялось руководство, подробное... Опять же, в Долине украл. У нас как будто их не бывает, предохранителей, — он вскочил, поправил фонарь. — Без предохранителей вообще никуда, особенно в наше время. А элементарный справочник два года уже украсть негде.
— Меня в Долину три раза хотели продать, — вздохнула Вета. — У папаши в Долине долги самые огромные. Один раз какому-то лысому герцогу. Что лысый — не страшно, но толстый. И воняет.
— И пальцы липкие! — Нейто схватила Вету за руку. — Такой гадкий! Я его чуть не зарезала!
— Пальцы липкие? — Таллео потер переносицу. — Откуда ты знаешь?
— Он нас щупал!
— Ему разрешили, — Вета хныкнула. — Им всем разрешают. Ну, Нейто его чуть не зарезала, и он испугался. Только Нейто дура, потому что он проценты набросил потом.
— Ну что дура, — Нейто вытерла кулачком слезы. — Когда тебя щупают. Гадкие и вонючие.
— Можно было и потерпеть. Пощупал — хоть проценты, может, простил бы. Козел.
— Да? С такой рожей? С таким брюхом?
— Ну вот. А потом какому-то принцу двоюродному.
— А он что?
— Дебил. Выходим к столу. На мне ожерелье! Сверкает! Так чисто, такое красивое! Он подходит и раз — задирает мне платье. И смотрит.
— Ну и что? У вас-то есть на что посмотреть?
— Да! Но он даже не поздоровался!
— В общем, Нейто его тоже чуть не зарезала?
— Нет, она ему супницу в голову.
— Обварился, — вздохнула Нейто. — А потом я его еще вилкой.
— В одно место!
— В какое? — обернулись Каппа и Кумба.
— Не скажу, — покраснела Нейто. — Маленькие еще.
— А третий?
— Тоже какой-то маркиз. Богатый ужасно.
— Нейто, а этого как?
— А он сам. Ему уже лет двести, наверно. Он сам не ходил даже. Его держали, пажи с гербами. Шесть штук.
— Интересное дело, — Таллео исправил строчку. — А в спальне тоже держать будут? Шесть штук? С гербами?
— Так вот Нейто его и спросила.
— А он?
— Покраснел и умер.
— А пажи?
— Унесли.
— Понятно. Криво подготовили сделку, чайники.
Таллео начал читать. Дочитав первую треть, он тронул жезлом матово-серебристый бок Мочалки, мерцавший в полумраке ласковым шелком. Раздался прозрачный хрустальный звук, по устройству рассыпались чистые искры. Таллео внимательно следил за ходом цвета на жезле. Когда цвет ушел в аметист и угас, Таллео с удовлетворением покивал.
— Подключилось.
— Все? Идем? А то я замерзла! И есть хочется.
— Пока нет. Говорю: подключилось. А теперь нужно осторожно запустить саму Мочалку. Чем вы слушали, блин. Она же сейчас не работает. Предохранители ведь.
— А на ней нет никакого слова? — Каппа заглянул Таллео через плечо.
— Смысл? Не расстраивай меня, Каппа. После всего, что мы с тобой пережили, вместе. Зачем тебе ставить секретное слово на паяльник? Ставь на свой ящик, или где там у тебя ценное.
— Ну давай, запускай быстрее тогда! А то мы простудимся. После такой парилки, — Вета выдохнула в холодное золото фонаря клуб, — в такой морозильник! — она подпрыгнула и потерла ладошки.
— Терпи. Ты принцесса, или кто? У тебя работа такая. За шесть золотых в год, с учетом инфляции. Так, молчать.
Таллео снова начал читать. Закончив вторую треть, он снова тронул снежное серебро жезлом. Снова раздался хрустальный звук, снова рассыпались искры. Снова прошли все цвета, но теперь, когда угас аметист, стержень вдруг вспыхнул белым, ярким и чистым.
— Эх ты! — удивился Каппа. — Белый?
— Это Мочалка. А белый — вообще цвет напряжения. Самого по себе.
— Потому что в напряжении все цвета? — Вета дернула Таллео за рукав. — А что, Мочалка тогда ни на чем не работает?
— Вета, милая, не беси. Она просто напряжения не потребляет. А любое устройство, нормальное, которое потребляет — ловушка там, Спица, Мост тот же — у них у каждого есть, во-первых, свой цвет, на котором работают, во-вторых, цвет, сколько жрут.
