Эжен Сю - Тайны народа
Во всяком случае, я смутно понимал все и удивлялся. Я удивляюсь и теперь, что ни одна подробность из этого ужасного дня не изгладилась из моей памяти до сих пор.
Фактор, наблюдая за мной с видом победителя, обнажил меня до пояса, оставив на мне только одни панталоны, и так как я продолжал сидеть на своем ложе, он сказал мне:
— Встань…
Я поспешил повиноваться. Он вынул из кармана маленькое стальное зеркало и протянул его мне. Я взял.
— Посмотрись в зеркало, — сказал он.
Я посмотрел. Благодаря чародейству этого человека щеки мои блистали румянцем, цвет лица был ясен и свеж, как будто ужасные несчастья ни разу не касались ни меня, ни моей семьи. Но, увидев в зеркале в первый раз обритыми в знак рабства свое лицо и голову, я снова залился слезами, стараясь скрыть их от фактора из боязни рассердить его. Он положил зеркало в карман, взял со стола венок из буковых листьев и сказал мне:
— Наклони голову.
Я повиновался снова, и хозяин обвил мою голову венком. Затем он взял пергаментную дощечку, на которой крупными латинскими буквами было написано несколько строк, и при помощи двух шнурков, привязанных к моей шее, прикрепил этот ярлык на мою грудь. На мои плечи он накинул шерстяное покрывало и открыл тайную пружину, при помощи которой моя цепь прикреплялась к кольцу ложа. Этот конец цепи он затем прикрепит к железному кольцу, надетому на мою вторую ногу во время сна. Таким образом, хотя обе мои ноги и были скованы, а руки связаны на спине, я мог все-таки маленькими шагами подвигаться вперед.
По приказанию фактора, за которым я последовал, послушный и покорный, как собака, идущая за своим хозяином, я прошел с большим трудом из-за недостаточной длины моей цепи весь тот путь, который вел от моей темницы до сарая. В этом сарае я снова встретил тех пленников, среди которых я провел свою первую ночь. Выздоровление их не настолько продвинулось вперед, чтобы их можно было вывести на продажу. Но в сарае я нашел и тех пленников, головы которых, украшенные венками, были так же выбриты, как и моя, путем насилия или обмана, и груди которых были также увешаны ярлыками, а ноги и руки закованы в такие же тяжелые цепи. Под присмотром вооруженных сторожей они начали выходить через широко раскрытую дверь на ваннскую площадь, где должен был происходить торг. Все они показались мне угрюмыми, подавленными и покорными, как и я. Они опускали глаза, словно стыдились смотреть друг на друга. Среди них я узнал двух или трех людей из нашего племени. Один из них, проходя мимо меня, вполголоса сказал:
— Гильхерн, мы обриты, но волосы и ногти отрастут!
Галл разумел под этими словами, что рано или поздно наступит час мщения. Я понял это, но из чувства какой-то непреодолимой трусливости и страха перед фактором, который с утра охватил меня, я сделал вид, что не расслышал товарища.
Место, занятое моим хозяином для продажи рабов, находилось недалеко от сарая, где мы были заключены как пленники. Оно представляло из себя нечто вроде палатки, с трех сторон окруженной досками, покрытой холстом и устланной соломой. Подобного рода палатки были расположены по левую и правую сторону пустого пространства, имевшего вид улицы. Здесь прогуливалась толпа офицеров и римских солдат, покупатели и продавцы рабов и другие люди, следовавшие за военными. Они рассматривали размещенных под навесами пленников с насмешливым и оскорбительным любопытством. Мой хозяин сообщил мне, что его место на рынке находится, как раз напротив лавки его собрата, купившего моих детей. Я бросил взгляд на лавку, находившуюся напротив, но ничего не мог увидеть, так как опущенный холст скрывал ее вход. Я услышал только спустя несколько минут проклятия и пронзительные крики, смешанные с жалобными стонами женщин, кричавших по-галльски следующее:
— Лучше смерть… лучше смерть, чем оскорбления!
— Эти глупые трусихи разыгрывают из себя весталок потому только, что их хотят голыми показывать покупателям, — сказал мне фактор.
Затем он повел меня в самый конец нашей палатки. Проходя ее, я насчитал в ней девять пленников, из которых одни были совсем юными, другие — моих лет, и только двое перешли зрелый возраст. Некоторые из них сидели на соломе с опущенной головой, избегая взглядов любопытных, другие лежали, уткнув лицо в землю, третьи стояли, бросая вокруг себя свирепые взгляды. Сторожа с кнутами в руках и с мечами на поясе наблюдали за ними. Фактор указал мне на деревянную клетку, имевшую вид ящика, поставленную в самом конце лавки, и сказал:
— Друг Вол, ты являешься жемчужиной и сокровищем в моей лавке. Сравнение между тобой и другими рабами будет весьма невыгодным для них. Как опытный купец я постараюсь продать сначала то, что менее ценно. Мелкую рыбку всегда сбывают раньше крупной. Прошу тебя, сядь в эту клетку.
Я повиновался и вошел в клетку. Хозяин закрыл за мной дверь. Я мог в ней стоять во весь рост, а отверстие в потолке позволяло мне дышать, не высовываясь наружу.
Вскоре в воздухе пронесся звук колокола — сигнал к началу торга. Со всех сторон раздались пронзительные возгласы выкрикивавших цены глашатаев, сливавшиеся с говором продавцов человеческого мяса, расхваливавших своих рабов и зазывавших покупателей к себе в лавки. Несколько человек пришли посмотреть товар фактора. Не понимая языка, на котором он говорил с ними, я угадывал по интонации его голоса, что он хитростью старается расхвалить свой товар, пока глашатай выкрикивал предложенные цены. Временами сильная возня поднималась в лавке, прерываемая проклятиями купца и свистом плетей надсмотрщиков. Вероятно, они били кого-нибудь из моих товарищей по плену, отказавшихся следовать за новым хозяином, но вопли быстро стихали под грубыми руками сторожей, затыкавших беспокойные рты. Иногда до меня доносился глухой шум отчаянной, но немой борьбы… И эта борьба прекращалась усилиями сторожей. Меня пугало мужество пленных. Я не понимал больше, что значит протест и смелость.
Я сидел, погруженный в унылую апатию, когда дверь клетки отворилась и фактор, весь сияя от радости, воскликнул:
— Все проданы, кроме тебя, моя жемчужина, мое сокровище! И — клянусь Меркурием, я в благодарность за сегодняшние барыши обещаю ему жертву! — я думаю, что нашел и для тебя покупателя, с которым смогу столковаться.
Хозяин вывел меня из клетки. Я прошел через лавку, где не заметил ни одного раба, и очутился перед человеком с седыми волосами и суровым равнодушным лицом. На нем был военный костюм. Он сильно хромал и опирался на трость из виноградной лозы, указывавшую на его звание центуриона римской армии. Фактор сорвал сзади шерстяное покрывало, накинутое мне на плечи, и я остался обнаженным до пояса. Затем я должен был снять панталоны — мой хозяин, гордясь своим товаром, хотел показать меня покупателю совершенно голым.
