Борис Мариан - Ночной звонок
— Там он… Под кустом.
Капитан Егоров лежал на боку, уткнувшись правой щекой в траву. Левая рука, вывернутая ладонью наружу, была под ним, а правая, ладонью вниз, вытянута вперед. Словно капитан пытался что-то достать. Левая нога подогнута, чуть не упиралась коленкой в живот. На сапогах и синих диагоналевых бриджах — приставший песок.
«Прав солдат: Егоров лежит так, будто отдыхает», — подумал подполковник.
Так могло показаться с первого взгляда не только неопытному в таких делах Кузьмину. Лишь приглядевшись, можно заметить неестественность положения рук и ног и всего торса вообще. Китель почему-то собран к голове. Словно кто-то тащил труп по земле, и китель гармошкой собрался на спине, полез на затылок.
— Кузьмин! — обратился подполковник к солдату. — Сможешь положить пистолет так, как он был тогда?
— А чего же? Смогу.
— Хорошо. Действуй. Старший лейтенант, верните ему оружие.
Вознесенский достал из кармана пистолет, завернутый в носовой платок, и так, в платочке, протянул Кузьмину.
Кузьмин осторожно взял оружие, постоял немного, словно искал на траве свои собственные следы, затем решительно зашагал к трупу, остановился, повернулся к офицерам, внимательно наблюдавшим за его действиями, сказал:
— Я тогда руку приподнял и достал из-под ладони пистолет, снова опустил руку на место. Как была. И сейчас я так сделаю. Рука закоченела… По-другому не ляжет.
— Ты свое дело делай. В остальном мы сами разберемся, — сказал подполковник. — Клади на место пистолет и возвращайся по своему следу назад.
Кузьмин развернул платок, взял в правую руку пистолет, осторожно подсунул его под руку капитана Егорова, возвратился назад, отдал платок Вознесенскому.
— Я могу идти в часть? — спросил Кузьмин подполковника.
— Нет. Ты еще понадобишься нам. Иди к машине и скажи шоферу, чтобы отвез тебя к нам, а сам быстренько вернулся сюда. И чтобы пришла сюда машина из санчасти. Ты нас там обожди. Скажи дежурному, чтобы сводил тебя в столовую.
— Слушаюсь, — козырнул Иван Кузьмин без всякого энтузиазма. Вся эта история уже начинала его раздражать, но что делать? Приказ есть приказ. Он поплелся к машине, ругая про себя дурацкую привычку ходить в рощу книги читать. Как будто нельзя читать в бараке. «И Егоров хорош. Тоже мне… Вздумал стреляться — так стреляйся в части, а не в роще, за целый километр от места службы».
«Еще чего доброго, мне дело пришьют, — подумал он. — Чем я докажу, что не я застрелил? Отпечатки пальцев на пистолете мои, следы возле трупа — мои, и на руке тоже…» — У Кузьмина даже в груди закололо от этого открытия.
— Черт тебя дернул идти сегодня в рощу, — вслух выругался Иван. — Так тебе и надо, дубина стоеросовая!
А там, в роще, Тарасов, Вознесенский и фотограф Ивашкин все еще стояли поодаль, молча рассматривали труп, и одежду на нем, и все, что его окружало.
— Что скажете, Вознесенский?
— Пока немногое. На самоубийство не похоже. По первому впечатлению.
— Доказательства?
— Пистолет под ладонью… При самоубийстве… Не обязательно пистолету так точно оказываться под ладонью… Правда, пистолет трогал солдат, но… И поза. Есть в ней что-то подозрительно нарочитое… И китель…
— Что китель?
— Словно капитан после выстрела в висок пытался снять с себя китель через голову…
— Что бы это могло означать?
— Не знаю.
— А не может быть так, что после смерти Егорова трогали? Ну, перенесли с места на место…
— Возможно. Надо все изучить, подумать…
— Хорошо. Изучайте, думайте, ищите. «Дело капитана Егорова» за вами. И насчет кителя. Не странно ли, что такая теплынь… Да что там теплынь! Жарища, а он почему-то в кителе, застегнутом на все пуговицы.
— Я тоже обратил на это внимание. И песок на бриджах…
— Ну что ж. Мне здесь делать нечего, сами справитесь. Медэкспертизу попросите дать заключение как можно быстрее, но и без спешки. Солдата Кузьмина я задержу до вашего возвращения. Машину тотчас же верну сюда. — Подполковник зашагал к «козлику», только что вернувшемуся из части.
— Ну что, приступим? — обратился Вознесенский к Ивашкину.
— Сей момент, — и фотограф быстро, с профессиональной сноровистостью наладил фотоаппарат, с удобного портативного штативчика произвел с разных мест десятка полтора снимков трупа, сказал: — Готово. Зафиксировано. Можем продолжать дальнейшее изучение места преступления и осмотр трупа.
— Вам когда-нибудь приходилось заниматься таким делом? — спросил Ивашкина Вознесенский.
— Приходилось. И довольно много раз. В гражданке.
— Тогда помогите мне.
— А как же иначе?!
Ивашкин и Вознесенский пошли кругами вокруг места, где лежал капитан Егоров. Шли медленно, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Обнаружили клочок бумаги, постояли над ним, пошли дальше. Обрывок бумаги кто-то бросил давно — был под дождем, а дождем даже не пахло ни вчера, ни позавчера. Белая акация остановила их внимание: вершинка нижней ветки была обломана и болталась на тоненькой полоске коры. Пришлось осторожно сре́зать веточку и спрятать в пакетик. Почва же вокруг засыпана толстым слоем прошлогодней листвы, поэтому какие-либо следы обнаружить не удалось. Разведчики сделали последний круг, вышли к обрывистому берегу Днестра. Вырубленные в круче ступеньки вели вниз, на пляж.
— Что станем делать дальше? — спросил Вознесенский Ивашкина. — Может быть, вниз спустимся, а потом вернемся к трупу?
— Сначала обследуем его. Посмотрим, что у него в карманах. Может, какой-нибудь документик интересный для нас найдется, потом уж вниз. Песок надо стряхнуть с брюк в кулечек. Не идентичен ли с тем песком, что на пляже внизу?..
— Пошли назад.
Из брючных карманов капитана Егорова достали носовой платок, начатую пачку сигарет, зажигалку, трофейную авторучку, из кителя извлекли плоский футлярчик для иголок и ниток, оттиск сургучной печати, завернутый в обрывочек бумаги, с руки сняли большие наручные часы. Вознесенский сверил их показания со своими — разница была в одну минуту.
— Идут. Эта марка часов — с суточным заводом, — сказал старший лейтенант. — Так что Егоров убит никак не ранее суток назад.
— Я тоже так думаю, — кивнул Ивашкин. — Теперь давай перевернем его на спину… Многие пришивают к подкладке карманы и хранят там самые дорогие для них вещи…
И действительно, у кителя Егорова к подкладке был подшит карман, из него достали аккуратно сделанный из дюраля плоский портсигар. Открыли его, а там прядка волос и маленькая фотокарточка удивительно красивой девушки. Вознесенский и Ивашкин долго стояли рядом и молча рассматривали ее. Кто она, эта девушка или женщина? Невеста? Жена?
