Джефф Лонг - Преисподняя
Али подсчитала, что за день экспедиция проходит семь и две десятых мили. После пятидесятой мили устроили праздник. Пили порошковые соки, танцевали. Али отплясывала твист и тустеп. Палеобиолог исполнил с ней на пару какое-то сложное танго — ощущение было, словно все напились и резвятся под луной.
Али оставалась для всех загадкой. Она занималась наукой и в то же время была монахиней. Несмотря на то что она танцевала вместе со всеми, кое-кто из женщин говорил ей, что она, наверное, чувствует себя чего-то лишенной.
Али никогда не сплетничала, не отводила с ними душу, когда приходилось туго. О ее бывших любовниках никто ничего не знал, но думали, что у нее их было несколько. Ей прямо заявили, что намерены все выяснить. «Вы меня воспринимаете как социальную болезнь», — смеялась Али. «Ничего, — отвечали женщины, — тебя еще можно вылечить».
Постепенно комплексы отступали. Одежда стала более откровенной. Обручальных колец поубавилось.
Все происходило у всех на виду, и секс иногда тоже. Кто-то пытался уединиться. Взрослые мужчины и женщины передавали взад-вперед и прятали записки, делали вид, что обсуждают какие-то рабочие вопросы. Ночью Али слышала, как среди груд камней и ящиков постанывают люди, покряхтывают, словно бегемоты.
* * *На второй неделе они наткнулись на изображения, напоминающие палеолитические наскальные рисунки пещеры Альтамира. Стены пестрели раскрашенными животными и еще какими-то каракулями: геометрическими фигурами, линиями — некоторые не больше почтовой марки. Они переливались живыми красками. Краски здесь, в царстве тьмы!
— Посмотрите на детали, — выдохнула Али.
Тут были сверчки, орхидеи и рептилии, какие-то химеры, которые мог бы изобразить Птолемей на картах или Босх на своих картинах. Звери — наполовину рыбы или саламандры, наполовину птицы или люди, наполовину козлы. Неведомый художник использовал естественные выступы на скале — для стебельков глаз, половых желез, стрел; минеральные прожилки изображали щупальца или рога.
— Выключите фонари, — попросила Али спутников. — Вот так это должно выглядеть при свете факела. — Она поводила рукой перед налобным фонарем, и животные, казалось, задвигались.
— Некоторые из этих животных десять тысяч лет как вымерли, — заметил палеобиолог, — а некоторых я вообще не знаю.
— А кто, по-вашему, рисовал? — спросил чей-то голос.
— Только не хейдлы, — ответил Гитнер — специалист по петрологии, науке о камнях. Несколько лет назад он потерял брата, который служил в национальной гвардии, и хейдлов ненавидел. — Не эти черви, обитающие под землей. Они как змеи или насекомые.
Тут вмешалась Молли — вулканолог. Длинноногая, с бритой головой, она вызывала у носильщиков и солдат настоящий трепет.
— Посмотрите, — позвала она. — Вот здесь, возможно, и объяснение.
Все подошли к части потолка, которую она разглядывала.
— Ну ладно, — сказал Гитнер, — фигурки из черточек и красотки с буферами. И что?
На первый взгляд казалось, что так и есть. Воины с копьями и луками шли друг на друга в яростную атаку. У некоторых туловища и головы были в виде двух треугольников. У других — просто линии. В одном углу столпилось несколько дюжин фигур с большущими грудями и огромными ягодицами.
— Вот здесь, похоже, пленники. — Молли кивнула на толпу фигурок-палочек, связанных веревкой.
Али указала на изображение человека, чья рука лежала на груди другого.
— А это — шаман, исцеляющий больных?
— Человеческое жертвоприношение, — пробормотала Молли. — Видишь, что у него в другой руке?
Шаман держал в вытянутой руке что-то красное. А другая рука лежала не на груди человека, а была погружена в нее. Он вынимал сердце.
В тот вечер Али перенесла некоторые зарисовки наскальных изображений на свою карту. Свои карты она обычно прятала, словно личный дневник, но как только их кто-то увидел, они тут же стали общим достоянием — своего рода ориентиром.
После раскопок в Хайфе и Исландии Али взяла на вооружение маленькие хитрости профессионалов. Она усвоила, что такое координатная сетка, контуры и масштаб, и везде носила с собой маленький кожаный тубус с бумагами. Она умела управляться с транспортиром, составлять легенду. Ее карты были скорее графиками с отметками о прохождении разных мест. В подземелье не действовала глобальная система навигации — сигналы спутников сюда не проникали. Широта и долгота не определялись. Компасы оказались совершенно бесполезными — сказывались электромагнитные помехи. И потому Али вела отсчет по дням. Они входили на территорию, где не было названий, видели места, о существовании которых никто не знал. И по мере продвижения Али начала описывать неописуемое и называть безымянное. Днем она делала записи, а вечером, когда разбивали лагерь, доставала свой тубус, карандаши и акварельные краски. Она составила две карты. Одна — обзорная карта субтерры, по типу компьютерной проекции их маршрута, созданной «Гелиосом». Али проставляла там даты и приблизительные координаты экспедиции под определенными ориентирами на поверхности океанского дна. Другие карты — ежедневные — были ее гордостью. На них она отмечала пройденный за день путь. Фотоснимки напечатают, когда ученые вернутся на поверхность, а пока летописью экспедиции были акварели, зарисовки и заметки Али. Она рисовала и раскрашивала все, что привлекало взгляд, — наскальные рисунки, лист из зеленого кальцита с вишнево-красными прожилками, что колыхался в луже стоячей воды, или горошинки пещерного жемчуга — оолита, лежащего кучками, словно яйца в гнезде колибри… Али пыталась выразить, каково это — чувствовать себя внутри живого организма, продвигаться по сосудам и суставам земли, среди глянцевого, как печень, кальцита, по проходам, тянущимся друг к другу, словно отростки нервных клеток. Она находила это ощущение прекрасным. Конечно же, Господь не предназначил подобное место для духовного гулага.
Эти карты нравились даже солдатам и носильщикам. Все с удовольствием разглядывали, как под ее карандашом или кистью оживает пройденный путь. Это их ободряло. Тут можно было разглядеть все подробности. Глядя на ее работу, они ощущали, что покоряют неисследованные земли.
Двадцать второго июня на карте появилось нечто весьма интригующее. Запись гласила: «9.55.4506 фатомов. Приняты радиосигналы».
В то утро люди не успели еще сняться с лагеря, когда радист Уокера принял сигнал. Все ждали, а радист выложил еще несколько сенсоров и терпеливо отлавливал длинноволновые сигналы. Чтобы полностью принять сообщение, которое потом, воспроизведенное на нормальной скорости, оказалось продолжительностью всего сорок пять секунд, потребовалось четыре часа.
