Иван Иванович Выжигин - Булгарин Фаддей Венедиктович

  Я открыл другу моему, Миловидину, тайну моего рождения. Сердце мое имело нужду облегчиться доверенностью. Мы посоветовались с матушкою, и она благословила меня на новое поприще. "Ты встретишь, может быть, своих родственников в свете, - сказал Миловидин, но как ты не имеешь никаких доказательств, что ты сын князя Милославского, и как отец твой ничего тебе не оставил, то это ни к чему тебе не послужит и даже может навлечь неприятности. Я представлю тебя в свете под именем русского дворянина, имеющего жалованные имения в белорусских губерниях. Вообще русские фамилии, поселившиеся в новоприобретенных областях, имеют мало связей в столицах: нам поверят. Те же, которые почитают тебя племянником Аделаиды Петровны и видели тебя у нее в доме, не знают ни твоего, ни ее происхождения. Они, без сомнения, узнают, что Аделаида Петровна живет теперь отшельницею и что ты содержишь ее на своем иждивении. Это еще более утвердит их в мнении насчет твоего дворянства. Впрочем, любезный друг, только в среднем сословии люди взыскательны и любопытны насчет других. В высшем кругу каждый думает о себе самом и не беспокойся о другом, если тот не загораживает ему дороги".

  Наконец настал день, назначенный для визитеров. Я нанял карету четвернею, одел лакея в ливрею с галунами, и мы пустились в путь. Дорогою Миловидин сказал мне: "На нем посещения с графини Протрубиной. Это запевала между московскими старухами: по ее камертону воет полсотни крикуней, и этот хор составляет репутацию молодых людей, а особенно молодых супругов. Вот дом ее: видишь ли, сколько здесь карет перед крыльцом? Не так опасно прогневить начальство, как этих гарпий, которые за малейшее упущение готовы растерзать добрую славу порядочного человека.

  - Принимает! - сказал швейцар, занимавшийся почин, кою сапогов в своей каморке. Мы вошли в залу, расписанную за полвека пред сим. Вокруг стен стояли огромные стулья, покрытые чехлами из пестрой холстины, а в углу большие голландские часы, в дубовом резном футляре.

  - Пожалуйте! - возгласил камердинер, отпирая двери в гостиную. Мы вошли. Графиня, старая женщина, сидела, скорчившись на софе, обложенная подушками, вышитыми по канве ее внучками и воспитанницами. Под ногами была также огромная вышитая подушка. На коленях ее покоился шпиц, высунув голову из шали. Перед ней на столике стояли фарфоровые чашки с визитными билетами, табакерка и колокольчик. Кругом в креслах сидело несколько дам и мужчин.

  - Здравствуйте, тетушка, - сказал Миловидин, поцеловав у нее руку.

  - Откуда, батюшка? - спросила графиня, подняв голову и смотря пристально на Миловидина.

  - Из далеких стран, тетушка, и первым долгом почел явиться к вам.

  - Спасибо, что не забыл.

  - Позвольте, тетушка, поручить вашему покровительству друга моего, белорусского помещика, Ивана Ивановича Выжигина, которому я весьма много обязан.

  Графиня посмотрела на меня и кивнула головою, а я поклонился.

  - Милости просим: мы рады добрым людям. Прошу садиться. Что, ты один в Москве или с женою? - спросила графиня.

  - Один, тетушка; жена моя осталась за границею, по слабости здоровья.

  - Тем лучше, что ты один. А где служить изволите? - сказала графиня, обращаясь ко мне.

  - Я теперь только намереваюсь вступить в службу, - отвечал я, - и по сие время занимался науками.

  - А, из ученых! Понимаю, - примолвила графиня, понюхав табаку. - А много ли за вами душ? - спросила она.

  Миловидин не дал мне отвечать и сказал:

  - Полторы тысячи.

  - А много ли детей у родителей? - спросила графиня.

  - Он один и - сам хозяин, - отвечал Миловидин.

  - Не дурно, - проворчала графиня, снова понюхав табаку.

  Я посмотрел на других гостей и заметил, что матушки подталкивали дочек и дочки выпрямливались, поднимали глаза, опускали взоры, склоняли грациозно голову на плечо, а те, которые имели хорошие зубы, улыбались.

  - Полторы тысячи душ для одного человека довольно изрядно, - сказала про себя графиня, потирая свою табакерку.

  - Как бышь фамилия, извините?

  - Иван Иванович Выжигин, - повторил громко и протяжно Миловидин.

  Я снова заметил, что все гостьи шевелили губами, как будто повторяя для памяти мое имя.

  - Я всякий день обедаю дома, - сказала графиня, - и кроме двух дней в неделе и необыкновенных случаев, всякий вечер принимаю. Мне приятно будет видеть вас у себя в доме, Иван Иванович; а тебя, Александр, звать не к чему: ты у меня домашний, пока снова не заветреничаешь.

  Миловидин снова поцеловал руку графини, а я отпустил такой складный комплимент, что графиня даже кивнула головою, в знак согласия, и удвоила прием табаку, в знак своего удовольствия.

  - Дело сделано, - шепнул мне Миловидин. - Теперь все запоют на одну ноту.

  Так и случилось.

  - Александр Иванович, - сказала Миловидину одна толстая дама, пожилых лет, сильно разрумяненная, в огромном чепце, торчавшем на самом почти лбу, - давно ли вы заспесивились и не узнаете старых знакомых?

  - Помилуйте, сударыня, - отвечал Миловидин, - я вам кланялся, и, будучи занят разговором с ее сиятельством, не имел времени обратиться к вам с засвидетельствованием моего почтения, намереваясь, впрочем, исполнить это в вашем доме.

  - То-то, - примолвила толстая женщина. - Прошу не оставлять нас по-прежнему. Милости просим и с приятелем вашим.

  Я снова выстрелил комплиментом, и толстая дама сделала гримасу, которую, вероятно, какой-нибудь льстец назвал бы приятною улыбкой. Миловидин знал всех гостей. Начались объяснения, и мы были приглашены с первого визита ко всем всякий день обедать и каждый день на вечер. В полчаса я сделал одиннадцать знакомств.