Лев Линьков - Капитан "Старой черепахи"
Солнце давно скрылось за хребтом, а облака все еще горели оранжевыми и красными огнями. И чем сильнее сгущались синие тени в долине, тем ярче становился диск луны, медленно проплывший над обледенелыми, заснеженными горами. Клим впал в какое-то странное забытье. Он не закрывал глаз, но и не видел ни гор, ни густых зубчатых теней в долине, ни медно-красной луны.
— Кузнецов! — раздался словно откуда-то издалека тихий голос.
На плечо легла чья-то рука. Клим через силу оглянулся: рядом стоял Потапов.
— Подползи к тебе, стукни по голове — и готов!— сурово сказал сержант.
Голос его стал громким. Клим окончательно очнулся от оцепенения.
— В валенках вы, не слышал я.
А про себя подумал: «Ну кто, кроме «ас, может сейчас здесь быть? Кто сюда заберется?..»
— Иди ужинать, — подобрев, улыбнулся сержант. — Османов суп с мясом приготовил.
Клим широко раскрыл глаза:
— Барана убили?
— Иди, иди быстренько...
Клим мечтал о кусочке хлеба, а тут... Он так явственно представил дымящийся суп, поджаренный на шомполе кусок баранины, что попытался было побежать. Но тотчас застучало в висках, затошнило, закружилась голова. С трудом поправив съехавший с плеча автомат, Клим, пошатываясь, побрел по тропе.
На площадке «Здравствуй и прощай» пограничники соорудили из походной палатки небольшой чум, обложив снаружи ветками арчи, кедра-стланца и кирпичами из снега.
Триста метров, всего каких-то триста метров отделяли Клима от этого теплого чума, мягкой хвойной лежанки и словно с неба свалившегося ужина!
Он машинально переставлял ноги, не глядя, инстинктивно обходил знакомые камни и впадины, то и дело останавливался, чтобы собраться с силами. Никогда еще он так не уставал, как сегодня, никогда не чувствовал такой вялости во всем теле, никогда так не дрожали колени...
Четвертый месяц Клим Кузнецов, Закир Османов и Федор Потапов находились у Большой зарубки, отрезанные от заставы и от всего мира. Когда на пятнадцатые сутки не пришла обещанная начальником смена и за первой метелью нагрянула вторая, зачастили бураны и снегу насыпало столько, сколько не выпадало за всю прошлую зиму, Потапов понял, что они надолго застряли на «Пятачке», и распределил остатки продуктов на двадцать дней. Не подозревавшие беды Клим Кузнецов и Закир Османов со дня на день ожидали смену...
Выбравшись по леднику к водопаду, Потапов убедился, что догадка его была правильной, и, не утаивая от товарищей правды, сказал им, что придется ожидать у Большой зарубки весны. Он сам надеялся, что, может быть, старший лейтенант Ерохин как-нибудь вызволит их раньше, но намеренно сказал о весне, чтобы Кузнецов и Османов приготовились к самому худшему.
Прошел месяц. Несколько раз к Большой зарубке прилетал самолет; пограничники отчетливо слышали гул мотора, однако плотные облака, постоянно клубящиеся над хребтом, скрывали от летчика крохотный лагерь у площадки «Здравствуй и прощай».
В начале второго месяца оступилась на леднике, сорвалась в пропасть и насмерть разбилась Зорька, на которой они привозили в лагерь арчу для очага. Сержант пожалел, что не прикончил лошадь раньше сам: конины хватило бы надолго.
Угроза голода вынудила Потапова изменить утвержденный начальником заставы распорядок: каждый день кто-нибудь из троих отправлялся на сплетенных из кедровых веток снегоступах через ледник на охоту, но в эту пору сюда не заходили ни архары, ни горные козлы, Клим подстрелил как-то заплутавшего и отощавшего барсука, но до чего невкусное и жесткое у барсука мясо! Во второй раз ему посчастливилось подбить каменную куропатку, а Османов убил марала: видно, олень тоже не смог спуститься в долину из-за обвала.
Оленьего мяса хватило на целый месяц. В пищу пошла даже кожа и толченые кости: Потапов варил из них бульон. И все-таки, как ни экономил сержант, оленина кончилась, и тогда пришлось есть такую пищу, о которой Клим сроду и не слыхал. Нарубив кедровых веток, Потапов срезал ножом верхний слой коры, осторожно соскоблил внутренний слой и выварил его в нескольких водах.
— Чтобы смолой не пахло, — подмигнул он Климу.
— Неужели дерево будем есть?
Как ни голоден был Клим, он не мог себе представить, что можно питаться корой.
— Чудо ты! — усмехнулся сержант. — Не дерево, а лепешки!
Когда кора хорошенько выварилась, он велел просушить ее на огне.
— Гляди, чтобы не подгорела, хрупкой станет — снимай. Придет Закир, растолчете между камнями. Вернусь, блинами вас угощу. (На ночь Потапов всегда уходил к «Пятачку-ветродую» сам.)
До зари Клим и Османов толкли в порошок съежившуюся от жара кору.
— Ящериц ел, траву ел, дерево никогда не ел, — бормотал Закир.
Наутро сержант замешал на теплой воде светло-коричневую кедровую муку, замесил и раскатал на плоском камне тесто. Потом он нашлепал из катышков тонкие лепешки и поджарил их на медленном огне..
— Жаль, маслица со сметанкой нет, — причмокнул он губами, протягивая Климу первый «блин».
Клим с жадностью схватил лепешку, откусил половину и чуть было тотчас же не выплюнул — такая горечь опалила рот.
А Потапов жевал свою лепешку с таким аппетитом, словно это и впрямь был пышный ноздреватый блин из первосортной пшеничной муки.
Морщась от горечи, Клим съел две лепешки. Острое ощущение голода притупилось, и он протянулся было за третьей, но Потапов остановил его:
— Хватит, милок! Закиру оставь...
И не только лепешки из кедровой коры пришлось есть в кажущиеся бесконечными, долгие зимние месяцы. Потапов научил товарищей, как готовить из прожаренных кедровых шишек запеканку, и даже студень, сваренный из оленьего мха.
И все он делал не торопясь, с шутками-прибаутками, будто всю жизнь только этим и занимался.
— Сегодня, братки, как-нибудь, а завтра будем с блинами, — улыбался он то Закиру, то Климу — всем вместе им бывать не приходилось: кто-то из них всегда был на границе у Большой зарубки.
3С час, наверное, если не больше, добирался Клим от «Пятачка-ветродуя» до площадки «Здравствуй и; прощай». Хорошо еще, что днем не было очередного снегопада.
Откинув полог, прикрывавший вход в чум, он прополз внутрь. Пахнуло теплом, в нос ударил перемешанный с дымом запах мяса. Только сейчас окончательно поверилось, что сержант сказал правду.
Закир сидел у окруженного земляным валиком пылающего очага, обхватив руками колени, тихонько раскачивайся. Над очагом висел котелок, в котором бурлил суп, распространяя дразнящий, самый лучший, самый желанный в мире аромат.
