Даром (СИ) - Каляева Яна
— Да вали уже, — устало отвечает Надежда. — Ладно, подумаю.
Выхожу из подъезда. Телефон в кармане оживает. Мама.
— Саша, что это… я ничего не понимаю! Как такое возможно? Я уже и не ждала… — Мама всхлипывает.
— Мама, пожалуйста, не надо плакать. Что случилось?
— Олег… он вернулся домой! Просто вышел из своей комнаты… словно и не уходил.
— Мама, все нормально. Так и должно быть. Я скоро буду у вас. Как там Олег?
— Плачет. Говорит, что не надеялся уже. Как это может быть? Я ничего не понимаю…
— Я же обещал, что найду его и верну домой. Всегда так было и всегда так будет. Ты только не волнуйся, мама.
— А как ты сам, Сашенька? У тебя-то все в порядке?
Что-то она чувствует материнским сердцем, и никакой Дар ей не нужен для этого.
Прислушиваюсь к себе. Как я — свободный от Дара?
Хорошо. По-настоящему хорошо. Словно разорвана наконец цепь, которая приковывала меня к тому, чем я был больше года назад. К одной ситуации, к одному желанию, к одному способу действовать.
Теперь я действительно свободен.
— У меня все хорошо, мама. Я уже еду к вам. Скоро буду.
Вместо эпилога. Другими глазами
17 декабря 2028 года
Чудовищно скучно. На часах 15:20. Через сорок минут пора будет выходить на очередное служебное мероприятие, которое, я знаю, моей скуки не развеет. Впрочем, ее уже много лет ничего не может развеять.
Всю жизнь наблюдаю, как люди пытаются скрыть от себя собственную внутреннюю пустоту: изображают радость, привязанности, интерес, стыд, страх… эту, как ее, любовь. Разница между нами в том, что они обманывают прежде всего себя, а я обманываю только их. Они в массе туповаты, так что это не особо сложно.
Ходить, говорить и притворяться таким же, как другие, мне пришлось учиться одновременно. В этом удалось достигнуть успеха — я всегда и во всем достигаю успеха. Единственным человеком, заподозрившим неладное, оказалась моя мать; должно быть, в младенческом возрасте у меня не получалось имитировать эмоции, которых она ожидала. Это искусство далось мне позже, но мать уже била тревогу — что-то, мол, не так с ее дитятком. Поначалу она таскала меня по детским психологам. Этих клуш нетрудно оказалось водить за нос, никакой опасности они не представляли. Но мать на этом не успокоилась, она собиралась обратиться к серьезным психиатрам, и вот их обмануть было бы уже намного сложнее — к восьми годам у меня выработался навык здраво оценивать свои текущие возможности. Потому матери пришлось погибнуть от бытового несчастного случая; крайне неосмотрительно с ее стороны было лежать в ванне, держа на бортике фен, включенный в сеть.
С отцом особых проблем не возникало — его не волновало ничего, кроме собственного перманентно раненого мужского эго. Достаточно оказалось следить, чтобы в доме никогда не переводился алкоголь, и с его помощью папочка планомерно ликвидировал себя сам. Но все-таки эта пьяная рожа раздражала, потому пришлось слегка ускорить процесс, подмешивая в спиртное токсичные вещества в дозах, неуловимых для судебно-медицинской экспертизы. В итоге отец сделал мне подарок на восемнадцатилетие — освободил жилплощадь. Навсегда.
Учеба, экзамены, карьера — все это давалось настолько легко, что не вызывало ни малейшего интереса. Изучение людей, их реакций и представлений о себе поначалу занимало чуть больше. В детские годы казалось, что человеческое поведение невозможно понять, его можно только выучить: на похоронах изображаем грусть, после успешно сданного экзамена — радость, когда удалось кем-то воспользоваться — благодарность. Надо только запомнить и натренировать до автоматизма соответствующие наборы мимики, жестов, устоявшихся вербальных конструкций.
Но и так называемый внутренний мир оказался не таким уж сложным уравнением. Люди проецируют внутрь себя смесь из социальных конструктов, биохимических реакций и случайно собранных травм, и этот коктейль считают уникальной личностью, в терминальных случаях — бессмертной душой. Они застревают в социальных ролях, как жирные мыши — в сужениях лабораторного лабиринта. Анализ этих нехитрых, по существу, механизмов позволил создавать маски с готовым набором личностных проявлений, не тратя ресурс на имитацию каждой отдельной эмоции. К началу полового созревания мне было уже нетрудно создавать личины и менять их по мере надобности.
Это сделало жизнь проще, но одновременно и скучнее. Последние ожидания хоть какого-то развлечения были связаны с сексом — действительно, некоторые гормональные всплески он вызывает. Но по мере изучения биохимии стало ясно, что те же гормоны можно активировать в организме и напрямую, без этих непродуктивных телодвижений и нарушения базовой гигиены — нужно просто вводить в кровь соответствующие вещества. Эксперименты с биологическими партнерами показали, что соитие и с теряющим от похоти остатки разума телом, и с покорным телом, и с захлебывающимся в крови и умоляющим о пощаде телом развлекают меня одинаково мало.
Некоторый азарт вызывала борьба за лидерство и власть. Занять доминирующую позицию в школьном классе, дворовой компании, студенческой группе, отделе организации — поначалу это выглядело достойной целью, однако тоже оказалось до отвращения легко. Из человека во все стороны торчат ниточки, как из драного вязаного свитера; потяни за нужную — и распустишь столько пряжи, сколько требуется в данный момент.
Передо мной открыты все карьерные траектории, вплоть до высших постов в стране. Вот только я постоянно спотыкаюсь о главный парадокс власти: чем выше человек в иерархии, тем сильнее на него давят со всех сторон обстоятельства непреодолимой силы и тем менее он свободен в своих действиях. На самом верху правитель и вовсе становится функцией от сил, вознесших его на эту вершину. От личности правителя ничего не зависит. Тут помогло бы разве что радикальное изменение правил игры.
Чем выше поднимаешься в иерархии, тем чаще встречаешь подобных мне. Большинство психопатов интеллектом не превосходят среднего человека, то есть чудовищно тупы; неспособность усвоить социально-приемлемые паттерны поведения мгновенно отбрасывает их на дно жизни. Те же, кто чуть поумнее, адаптируются и скоро получают преимущество. Нормотипичные люди слишком много энергии тратят непродуктивно: боятся принимать риски, сожалеют о поражениях, терзаются муками совести… Подобные мне этих слабостей лишены, хотя по интеллекту, как правило, до меня не дотягивают. Но из своих структур я их всегда устраняю — с предсказуемыми и управляемыми нормотипиками удобнее.
Моя должность отнюдь не на вершине иерархии даже внутри организации, но меня она устраивает, потому что оптимальна в плане отсутствия контроля. В каждой структуре есть черные воронки, всасывающие колоссальные ресурсы, но на деле работающие на десятую долю от возможной эффективности. Мне это позволяет без затруднений выводить средства на личный проект, если когда-нибудь он у меня появится.
Иногда я думаю — что могло бы сделать жизнь хотя бы немного интересной? Цель, которая выглядит достойной — преобразовать общество таким образом, чтобы мне не приходилось больше без конца притворяться. Да и нормотипики… некоторые из них, быть может, еще способны осознать, что этические нормы, альтруизм, долг, сентиментальные привязанности — это ложь, навязанная социумом. На самом деле человек — животное, ведомое жаждой доминирования, агрессией и похотью. Мир должен принадлежать тем, кто честен с собой и не маскирует внутреннюю пустоту фальшивыми мыслеконструктами. Не все, конечно, осилят принять себя такими, какие они есть, но что с того? Все равно планета перенаселена.
Проблема в том, что в настоящих условиях не существует позиции, с которой можно проводить настолько радикальные преобразования. Чтобы власть давала настоящие возможности, а не формальный статус и тонну обязательств, общество должно пройти через нешуточные потрясения. Ядерная война неплохо сработала бы, но развязать ее не получится — слишком серьезные силы этому противодействуют; в существующее мироустройство вложены большие деньги, и никто не позволит вот так за здорово живешь пустить их на ветер. Следовательно, кризис нужно создавать другими, принципиально новыми инструментами, для которых не существует системы противовесов. Для этого необходимо по большому счету одно: знание, которого нет ни у кого больше. Увы, суперзлодеи, в одиночку создающие орудия Судного дня в секретных лабораториях, существуют только в комиксах. Сейчас эпоха корпораций, которые идут ноздря в ноздрю, потому монополия на знание невозможна.
