Георгий Кубанский - Тайна реки Семужьей

Еще несколько прыжков — и Сазонов, хватаясь обеими руками за выступающие из подмытого обрыва корневища, быстро вскарабкался на берег. Слева, наперерез беглецу, ломился через густой ивняк Федя с поднятым посохом. Невероятно отчетливо видел преступник приближающееся бледное лицо юноши. Сазонов на мгновение задержался, вскинул пистолет и выстрелил.

Федя выронил посох, схватился обеими руками за лицо и упал ничком.

«Третий! — злобно отметил Сазонов. — Черт с ним! Ответ один!»

Жив Федя или нет — его не интересовало. Кольцо облавы было прорвано. Оставалось либо пробиться в горы, либо…

«Вперед, вперед! — подгонял он себя, жадно хватая ртом воздух. — Скорее!..»

Низкорослые ивы не могли скрыть его от чужих, ненавидящих глаз, и он бежал почти не пригибаясь, не слыша ни громкого шороха ветвей, ни треска палых сучьев под ногами. Перед ним был путь в горы, в лес — к спасению……

Сазонов миновал ивняк. Каменистой осыпью поднимался он к узкой извилистой щели, раздвоившей невысокий крутой кряж. Преступника подстегивали редкие хлопки выстрелов, невнятные выкрики. Особенно врезался в память далекий, похожий на мальчишеский голос Наташи:

— Держи-и! Уйде-от!..

Сазонов оглянулся и хрипло выругался — за ним грузно бежал Федя. Казалось, что он уже совсем близко. Сазонов остановился и выстрелил. Мимо. Второй выстрел свалил Федю в густые кусты. На этот раз Сазонов не поверил в его смерть и послал наугад еще одну пулю в укрывшую Федю листву.

Теперь погоня была не страшна: остальные далеко. Рывком Сазонов преодолел остаток каменистой осыпи и вбежал в узкую извилистую щель. В сознании его коротко мелькнуло: «Уйду!» Задыхаясь от стремительного бега, он оглянулся… и снова увидел за собой Федю. Вот когда Сазонов пожалел, что сгоряча выпустил в упавшего Немого две лишние пули. В пистолете оставался один-единственный патрон. Последний! Если он промахнется… Сазонов вдруг с невероятной отчетливостью представил себе, как он целится, стреляет — и понял, что промахнется. Обязательно промахнется! Слишком дрожат у него руки и ноги, сбивчиво дыхание. Одно лишь сознание, что патрон в пистолете последний, помешает ему выстрелить точно. Правда, в кобуре есть запасная обойма. Но чтобы перезарядить пистолет, нужно время. Прежде всего, надо избавиться от наседающего сзади парня, уже дважды попятнанного его пулями. Слишком страшен он своим неукротимым стремлением настигнуть убийцу.

Сазонов пробежал немного по щели, чувствуя, как тяжелеют ноги. Остановился за ребристым выступом. Прижался к нему плечом. Так устойчивее.

«Подпущу его и уложу, — думал он. — Буду стрелять в упор. Наверняка. Только наверняка!..»

Настороженный слух преступника уловил за спиной громкий шорох, Сазонов обернулся — и чуть не вскрикнул. Впереди, между ним и выходом из щели на горный простор, спускался на аркане по отвесному обрыву Прохор Петрович. Над обрывом виднелись два лица: морщинистое — старика-саама и юное, взволнованное, с большими горячими глазами — Наташи. Еще секунда-другая, и Прохор Петрович спустится в щель, выхватит из-за пояса наган и встанет между Сазоновым и горами — спасением. Сейчас покачивающийся на аркане саам был беспомощен. Надо покончить с ним, пока он не спустился, не встал на ноги. Сазонов сделал движение к Прохору Петровичу — и остановился, обливаясь горячим потом. Из-за выступа, в каких нибудь нескольких шагах, появился Федя. Он уже не бежал, а шел, грузно шаркая отяжелевшими ногами. Окаменевшее от боли и нечеловеческого напряжения лицо юноши страшило Сазонова. Этот парень, не раздумывая, прыгнул в пропасть и вышел оттуда живым. Дважды падал он под выстрелами Сазонова и не отступался, снова настигал его.

Спускаясь на аркане, Прохор Петрович не отводил взгляда от убийцы. Он видел, как Сазонов поднял пистолет. Прохор Петрович выпустил аркан и с трехметровой высоты спрыгнул в щель.

Сазонов услышал за спиной гулкий удар. Обернулся — и увидел наведенный на него наган. Преступник прижался спиной к стене и быстро, по-волчьи водил головой — то в сторону Феди, то в сторону Прохора Петровича. Гибель тут и гибель там. И если бросить оружие… тоже гибель.

Сознание Сазонова обожгла мысль:

«Патрон один и я… тоже один».

И, словно укрепляя его в принятом мгновенно решении, вспомнились ему слова Наташи: «Расстреляют!.. Не для того Советская власть посылает новоселов в Заполярье, чтоб какие-то барбосы их убивали… Не страшно умереть, — страшно ожидание неизбежной смерти».

С какой-то чудовищной легкостью вскинул Сазонов пистолет к виску. Увидел зажатый в левой руке мокрый красный кисет с желтыми ягодками… и медленно надвигающегося на него Федю.

Федя пригнул голову, коротко качнулся назад и ударил убийцу. В этот удар он вложил не только всю свою силу, но и ненависть, накопленную за время поисков, жгучую ненависть честного человека к преступнику.

Сазонов рухнул навзничь. Правая рука его медленно разжалась и выпустила пистолет с последним и уже ненужным патроном. Но левая по-прежнему крепко держала красный кисет с нелепыми желтыми ягодками…

Федя вложил в последний удар остатки своей огромной силы. Он сразу весь обмяк, привалился боком к стене щели. Перед глазами все закружилось — Сазонов, ребристая каменная стена, клочок неба с четко выделяющимся на нем черным кустом… Потом появился огромный, быстро растущий Прохор Петрович, заслоняя все — и Сазонова, и щель, и небо…

Федя скользнул плечом по шершавому камню стены и медленно повалился на землю.

— Федя! — закричала, подбегая, Наташа: — Федя-а!

Отчаяние, прозвучавшее в голосе девушки, словно бы оживило Федю. Чувствуя, что сознание оставляет его, он чуть приподнялся и, задыхаясь, прошептал в склонившееся к нему бледное лицо со знакомой русой прядкой:

— Ничего страшного… левый бок и щека… царапины.

Последнее, что осталось в памяти — большие, глубокие девичьи глаза. Впервые увидел он в глазах Наташи страх, откровенный страх за жизнь друга. Уже погружаясь в прохладную колышащуюся пучину, он услышал истошный, хриплый выкрик очнувшегося Сазонова:

— Я не хотел, не хотел убивать!

Пучина сомкнулась…

…Федя почувствовал, что голова его покоится на горячих ладонях Наташи. Он открыл глаза, увидел бледного Володю, Ваську Калабухова с опущенной нижней губой. Феде хотелось успокоить друзей и еле сдерживающего слезы отважного защитника природы. Опередил его знакомый глуховатый голос Прохора Петровича:

— Ничего, ничего! Через две недели он танцевать будет. Парень здоровый. Крови у него, как у оленя.