Поляк с поплавками - Анджей Загребельный
— Данил, слуш, но хорошо же реально! — обрадовался он, — это и есть не однобокий взгляд.
Потом он не однобоко посмотрел на меня и радостно замахал руками:
— Данил, Данил, а можно я тебя сфотаю на мотоцикле и вот так с газетой, чтобы название было видно?
— Только один раз, и морду мне всякой хернёй не пудри и в глаза не свети! — согласился я.
Лесничий обежал меня несколько раз. Для антуражу, как выразился корреспондент, он сбегал в студию к Светке и вытащил какие-то чудовищные ботинки и стрёмную кожанку, всю в заклёпках.
— Ой, блять, ну тебя нахер, — попытался отбрехаться.
— Ну, давай! Тебя же в газете напечатают!
И тут я не подумавши пизданул:
— Опять в Советском Спорте?
А репортер умён и хитер. Он внезапно перестал трясти курткой перед моим носом и совершенно точно выдал:
— Анджей Загребельный, внук заслуженного генерала, ученик спортивной школы-интерната, вернулся в родную секцию, получив заслуженное звание «мастер спорта» и активно включился в работу по воспитанию будущей гордости советского плавания.
— Хватит, — прервал я Лесничего, — откуда ты эту херню взял?
— Из собственной статьи зимой. Нас, правда, не пустили в бассейн, тренер рассказал и разрешил с балкона сфотографировать. Вот откуда я лицо твоё запомнил! Хотя ты был далековато и в шапочке!
— Ладно, давай куртку и ботасы, только не пиши про меня ничего, — согласился я, вспомнив коротенькую статейку с фотографией, которую дед показывал всем, а потом положил у себя на рабочем столе под оргстекло. Правда тогда старый ещё хлобыстнул так неплохо и пытался научить меня махать шашкой и заставить продолжать дело Дзержинского. Чего там Дзержинский не доделал, я так и не понял.
Лесничий сфотал меня, пообещав что напишет статью про простого рокера Спару Джейсона, без упоминания настоящего имени. Чего-то Колька долго нет. Репортер сбегал, отдал причиндалы и возвестил, что ещё чуть-чуть, и кореш освободится. Спару ему фотографировать запретили и выгнали взашей.
Тут мимо нас пошла колонна каких-то ряженых казаков в кубанках шароварах и с гармошками.
— Любо, братцы, любоо! — орал какой-то усатый хер, а тетки в сарафанах и платочках красиво ему подвывали.
— О, самодеятельный хор кубанских казаков, — обрадовался Лесничий и, пожав мне руку, побежал за артистами.
Еще одни неформалы, ходят, народ пугают. Я от нечего делать сплясал в присядку, чем напугал проходивших мимо мамашек с детьми.
— Вали в парк плясать, брейкер грёбанный, — обматерили меня мамки и уволокли хохочущих спиногрызов.
Появился Воробей с лицом узника концлагеря.
— ПОляк! Они меня измотали, — печально произнес он, — я думал — пара фоток, а там жопа, а в жопе ананас. Давай свалим в станичку. Не хочу я никаких плакатов. Кстати, завтра заеду, заберу, — тут же оживился он.
— Так тебя же без мотоцикла фотали? — удивился я.
— Там мелкая эта, Светка, сказала типа она мастер фотомонтажа. «Урал» мне вставят между ног, — похвастался Колян.
— Вставляй себе между ног «Чезет» и поехали, — взмолился я.
И чтобы Джейсон поменьше болтал, напугал его тем, что, по-моему, идёт Светка. Мы стартанули от греха подальше и скоро подъезжали к станичке. Воробей расщедрился и даже дал мне прокатиться до магазина, где я закупился «Сайрой» и рисом.
— Неплохо, Анджуха, вполне нормально, — одобрил рокер, — уговори деда мотоцикл тебе взять. Что-нибудь простенькое для начала — «Минск», к примеру.
— Да щас, он прямо возьмёт и мне «Минск» купит, — состроил я недовольную гримасу.
Воробей укатил весь в мечтах о всемирной славе или хотя бы о плакатике со своей мордой, не подозревая, что слава совсем рядом. Корреспондент «Комсомольца» Николай Лесничий поможет ему в этом!
Колёк вроде свалил куда-то в Горячий Ключ, время ещё полно. Недаром я просил Колька возле автозаправки остановиться, якобы попросить самому проехать. А так я высмотрел цены на бензин и распорядок работы. Заправка работала без перерывов. Я крадучись выгнал «Каваса», переодев белую подаренную футболку на тельняшку. Напялил шлем на голову и выехал, крадучись, из станички. Заправился и счастливый остановился у придорожных кустов перессать, заехав прямо в кювет на мотике. Мимо меня прогрохотал какой-то совхозный «Пазик», оглашаемый песнями Шатунова про «Белые Розы». Голоса какие-то знакомые! Я высунулся из кустов и присмотрелся вслед автобусу, неторопливо пылящему к остановке возле станички. Вон, смотрю, остановился, и из салона начали вываливаться мои одноклассники. Вон и Верочка Сергеевна выскочила и радостная что-то орёт.
— Ураа! — донеслось до меня, и я чуть не обоссал себе кеды.
Одноклассники из совхоза вернулись! Пацаны и девчонки, одетые как последние деревенские чуханы, закидывали на спины рюкзаки, сумки и разбредались по домам, кто в одиночку, кто по парам. Вера Сергеевна, закинув на спину объёмный рюкзак, бойко зашагала в сторону своего дома. А вон, смотрю, Продик, гребцы и несколько девчонок стайкой идут, хохочут. Надо напугать! Нет, не буду. Лучше подожду вечера! Подождал, блять! Потихоньку вылез и покатил мотоцикл по улочке, не снимая шлема, в каждую секунду в готовности, или сьебать, или остановиться и сделать независимый вид. Хули, смотрите, сломался! Разошлись гребцы. Убежали к своим домам девчата. Один Продик идёт с какой-то высокой девчонкой. Так это же Галя! Давно не видел Мирошникову, а она издалека вообще такая прикольная стала. Без очков, волосы выгорели. Идёт, о чём-то Продику втолковывает, тот руками разводит. Зашли за угол, я чуть подождал и тоже вышел. Вышел в тот момент, когда они нырнули под ветки огромной тютины, и Продик, прижав Мирошникову за талию, засасывал её прямо в губы. А та и не трепыхалась, даже руки ему на плечи положила.
М-да, ясно, почему он к Ритке не поехал на день рождения. Эх, Мирошникова! Самое время идти слушать Пахомова и пить газировку с самогоном.
