Тридцать один. Часть I. Ученик - Роман Смеклоф
– Ничего не делать, – повторял я про себя.
Среди прочих миров, один блестел ярче других. Облака, окутавшие его со всех сторон, подсвечивались сапфировым сиянием и изливались дождём. Только не вовнутрь, а наружу. Переливаясь в лучах невидимого солнца, капли разлетались кругом. Одна приземлилась на мой нос.
Мир притягивал нас, и меня как баржу, волочили вверх по течению.
Чем ближе мы подходили, тем сильнее сверкала ультрамариновая сфера. Тьма закрыла другие миры. Они потускнели и растворились в черноте.
Сапфировое свечение наплывало. Облака уже не брызгались дождём, побледнели и растаяли в глубокой голубизне. Остатки белёсых шлейфов больше не перегораживали наш путь. Именно наш, потому что тьма поредела настолько, что я увидел Оливье и архивариуса.
Они держались за верёвку, устремив нахмуренные, с заострившимися чертами, лица на хрустальный шар. Карабкались, перебирая ногами и отталкиваясь от пустоты. Судя по пыхтению, ползти к самому яркому миру тяжело.
Сверкающий овал приблизился. Я смотрел из-за спины Оливье. Он протянул руку и под его пальцами, голубой посинел. Появилось тёмное пятно, похожее на ручку. Дядя ухватился за неё, потянул и открыл сотканную из светящихся бирюзовых нитей дверь. Она вибрировала и мигала в такт собственным подёргиваниям. Из проёма выбились заросли травы, а налитые соком стебли перегораживали проход.
Оливье набрал воздуха и дунул. Трава закачалась, и за ней, через десяток шагов, открылась заросшая одуванчиками поляна. Они уже сменили жёлтую шапку на белую и готовились к путешествиям. От малейшего дуновения ветра семена разлетались вокруг.
– Кощея мне на праздник урожая! – выругался Оливье. – Этого только не хватало!
– Что-то пошло не так? – взволнованно произнёс архивариус.
– Это мир фей, грёбаный Фейри Хаус!
– «Не так страшно», как сказал бы пыточных дел мастер, – пожал плечами Мровкуб.
– Помощи от них, как от пьяного боцмана, а по-другому нам не выбраться!
– Как говорил врачеватель из Вишнустана: «Хочешь жить, помогай себе сам».
– Сам? Сам! Нас должны тянуть оттуда, – обронил дядя, уставившись на поляну.
Я не понимал, что он рассматривает в траве, пока не заметил движение. Ветер качнул длинные стебли одуванчиков. Одна пушистая белоголовая семянка оторвалась от ложа и теперь парила. Её хохолок изгибался, словно она отталкивалась от воздуха. Под пушистым куполом летела крошечная фея. Она отчаянно работала крыльями, разворачивая семянку в нужную сторону.
– Какая махонькая! – воскликнул я.
Оливье вздохнул.
– Угораздило же, – протянул он. – Попасть прямо в ясли.
– Как нас должны тянуть? – уточнил архивариус.
– Кого как, – промычал дядя. – Кого за поводок, кого за бороду!
– Как сказал цирковой клоун, подыхая с голоду и давя на красный нос: «Ирония делает жизнь лучше», – согласился Мровкуб.
– Точно, – согласился Оливье. – Давай, крысеныш, освобождайся быстрее.
– Отвязываться? – испуганно переспросил я.
– Живо! – повысил голос дядя.
Я распутывал узел, а пальцы дрожали, отказываясь повиноваться. Зачем мне отвязываться, неужели нельзя без этого. Я не хочу остаться здесь.
– Да не мандражируй, отчалишь первым!
– Вперёд ногами! – подбодрил Евлампий.
Я злобно зыркнул на голема. Уж пожелает, так пожелает.
Справившись с верёвкой, я вопросительно посмотрел на дядю. Вместо ответа он протянул руку.
– Хватай за левую! – скомандовал он, обращаясь к архивариусу. – А ты ногами отталкивайся! – добавил он, повернувшись ко мне.
Я попытался. Получалось не очень.
– Что ты лягаешься, как минотавриха нецелованная! – вскипел Оливье. – Отталкивайся, говорю, будто плывешь!
Я старался. Распластавшись между дядей и архивариусом, я дёргал ногами, пытаясь никого не задеть.
Мне удалось. Один раз. Второй.
– Отдать концы! – крикнул дядя.
Они резко рванули за руки, и я полетел в открытую учителем дверь. Хоть Оливье орал, чтобы не шевелился, тело само, на инстинктах, изогнулось, и я, растопырившись, ударился об дверь и плашмя упал в проём. Не пролетел, а застрял в прозрачной липкой жиже, загораживающей Фейри Хаус.
– Не пускает! – пожаловался я, пытаясь отлепиться от склизкого заслона в проходе.
– Ты муха, – философски заметил Евлампий. – Застрял в паутине, и чем сильнее дёргаешься, тем быстрее прибежит паук!
Я мгновенно застыл.
– Наживка сдохла? – взревел дядя.
– Нет! – ответил я.
– Крысёныш! Шевели плавниками, привлекай внимание, просунь руку.
– А паук?
– Какой паук? Якорь тебе в заливное! Пихай руку!
– Не могу.
Меня схватили за лодыжку. Я взвизгнул и лягнулся свободной ногой.
– Юноша, осторожнее. Как говорил Благоградский палач перед виселицей: «Я всего лишь пытаюсь закрепить веревку».
Я перестал болтать ногой. Уж кто-кто, а архивариус меня не пугал.
– Толкай правую руку, – распорядился Оливье у самого уха и надавил на плечо.
Сначала, сквозь липкую завесу, упираясь и пружиня, прошёл палец. Проталкивая его, я так взмок, что уже готов был отказаться от нашей затеи и поселиться в Междумирье. А что тихо, спокойно! Когда следом за пальцем всё-таки протиснулась ладонь, я уже шипел от усталости. А дальше, сколько мы не пёрли, как не напрягали остатки сил, рука не лезла, словно путь преграждала невидимая стена.
– Ладно. Так сойдет, – сдался дядя.
– А дальше? – вздохнул я.
– Больше! Приманка должна приманивать, чтобы оттуда кто-нибудь потянул.
– Кажется из Фейри Хауса это выглядит довольно странно, – задумчиво протянул Мровкуб.
Оливье усмехнулся.
– Клянусь хребтом моллюска! Его рука, – кивнул он в мою сторону. – Торчит посреди поляны из воздуха.
– Тогда, – заметил архивариус. – Как говорят в гильдии Иллюзий: «Только блёклый хватает то, от чего потом не сможет избавиться!». Вряд ли кто к ней прикоснётся…
– Если только укусит, – закивал голем.
Я вздрогнул.
– Как-то по-другому нельзя? – заволновался я.
– Можно! – зловеще проговорил Оливье. – Вытащим туда и другую часть тела.
Я замотал головой.
– Тогда веди себя, как наживка! Помалкивай и привлекай внимание. Маленькие феи умом не блещут, постараешься, даже твоими грязными пальцами заинтересуются.
– Вернее верного, в Императорском университете исследований говорят: «Младая фея ничем не отличается от взрослого орка, только цветом кожи и большущей кучей нерастраченной магической энергии».
– Слышал? – рявкнул дядя. – Шевели щупальцами!
Я заработал пальцами, плавно сжимая и разжимая кулак.
Одна за другой феи выбрались из укрытий и, сжавшись трепещущим клубком из сотен прозрачных крылышек, затараторили что-то голосами-колокольчиками. Позабытые одуванчики обиженно опустили пушистые головы. Осмелев, феи порхали вокруг, а самые смелые кружили вокруг пальцев, заливисто дребезжа. Наконец вволю наигравшись, самая дерзкая опустилась на указательный палец. За ней, толкаясь и, отчаянно трынькая, бросились остальные.
– Щекотно, – пожаловался я.
– Лучше терпи, – посоветовал Оливье. – Пока я не припомнил все пиратские пытки.
Он не стал их расписывать, но я и сам всё красочно представил.
Феи так облепили руку, что я не мог её разглядеть.
– Они не тянут? – пожаловался я,
