Командировка в ад - Анатолий Федорович Дроздов
Присланный Несвицким-старшим юрист, возглавивший трибунал (нашли все-таки серба!), приговорил Ваниша Петровича к смертной казни, а его супругу и Милоша Благоевича к пожизненному заключению. Сослался на чистосердечное признание бывшего учителя и помощь в изобличении сообщников как на смягчающие обстоятельства. Женщину отказался умертвить, основываясь на соображениях гуманизма. Конечно, юридическая чистота приговора сомнительна, уголовный кодекс протектората Сербия, как и другие оккупационные законы Рейха, утратил силу, а новый не принят… Тем не менее, никто не возразил, даже сами осужденные.
Николай почувствовал, как камень свалился с души. Закончится война, и, быть может, Милоша помилуют. Если не освободят совсем, то изменят пожизненное на вменяемый срок. Цепочку Милош-Ольга-Марина-Николай не просто порвать, даже если кузина супруги подаст на развод. Что вряд ли. Разводы здесь не в чести и крайне редки, после него жить в Высоки Планины Ольге станет невыносимо.
Правда, окончание войны видится в весьма отдаленной перспективе. До него масса дел.
— Борис! Олег! Василий! Душан! Представление окончено. Сегодня полеты с боевыми стрельбами. Жду наверху в тринадцать ноль-ноль в амуниции, — объявил волхвам Несвицкий.
Днем они летали в светло-голубых комбинезонах. Термоизоляция не столь важна, тепловизор слепнет из-за солнечных лучей. А вот черные силуэты на фоне майского неба смотрятся как мишени для стрельбы.
Старший Несвицкий, прислав юриста, с оснащением помог отчасти. Воинство Младеновича получило несколько ЗРК для установки на автомобильном шасси, с ними прибыли обученные операторы и ящики с ракетами. А вот запрошенных гранатометов не дождались. Не исключено, что на самом конце военно-бюрократической цепочки безвестный клерк в полковничьих погонах, знавший, что в партизанскую зону танки не пройдут, лихо вычеркнул противотанковые гранатометы как излишество. Пришлось срочно искать замену, и она нашлась на забытом военном складе. Но какая!
За руинами БиоМеда на бетонной площадке Олег Сушинский как пушинку приподнял двухметровую трубу. Но это в его руках и на земле она весит мало. В воздухе — ого-го. Тем более — заряженная. Олег заглянул в дуло и в казенник. Хмуро буркнул:
— Николай! Только не говори, что придется летать с этой… мечтой сантехника.
— А чем ты намерен сбивать вертолеты? — спросил Несвицкий. — Клюшкой для гольфа? Мне повезло застрелить пилотов из пистолета. Но там случайность помогла, и повторить подобное лучше не пытаться.
Вторую пушку осмотрел Душан. Он, успевший пройти начальную военную подготовку до германского вторжения, узнал оружие.
— Противотанковое безоткатное орудие. Тяжелое как мои грехи. Оптический прицел можно сразу снять — если стрелять из такой в воздухе, метров сто — предел, в линзы смотреть некогда.
— Самая большая снайперская винтовка из тех, что я держал в руках, — прикинул Василий. — И, бьюсь об заклад, самая неточная. Ее же… мать твою!… не перезарядить в воздухе!
Касаткин-Ростовский, обнаружив отсутствие механизма отпирания-запирания ствола, дослал боеприпас через раструб казенника.
— Позволю себе предположить, что сухопутные действовали по двое. Один держал трубу на плече, второй заряжал сзади.
— По трое, — уточнил Душан. — В походе один нес безоткатку, двое были увешаны снарядами. И в бронетранспортер ее не затащить из-за размера. Крепили снаружи. Оч-чень удобная штука. Зато пробивает танк, если удачно попасть. Вертолет — тем более.
— Сумеешь засадить точно в двигатель или редуктор? С первого раза? Мне кажется, надежнее бить осколочным по кабине. Если даже на борту окажется кто-то еще, способный управлять вертолетом, вытащит труп пилота, сядет на его место, возьмет рукоять… — Несвицкий вспомнил свой опыт расправы с экипажем. — Нет, фантастика. Упадет.
До вечера они отрабатывали взлет-посадку с пристегнутым к туловищу стволом базуки. На земле — освобождение от крыла и приведение оружия к бою. Получалось так себе. Оставалось лишь уповать, что ощущение опасности и полной мобилизации сил в боевой обстановке поможет. Хотя случалось и наоборот — отполированное на тренировке до мелочей сбоило на практике.
Постреляли, поднимаясь на метр-два над землей. Василий, проявив мастерство снайпера, попал в ствол сосны с сотни шагов первым же снарядом. У остальных выходило хуже. Успокаивало лишь то, что вертолет на дистанции сто метров — более крупная мишень. Но куда менее приятная, если летит навстречу. Это не сосна, та никуда не двигалась.
Койки, все двухярусные из-за экономии площади, заняли несколько комнат на третьем подземном этаже БиоМеда. Милица проверила холодильник с запасом зачарованной плазмы, шприцы, перевязочные материалы, медикаменты, дезинфицирующие вещества, походный хирургический набор. Поскольку не имела в подчинении санитарки, обмакнула тряпку в воду с добавлением хлорки, намотала на швабру и сама принялась мыть полы.
Деян Симанич тоже трудился, не покладая рук. Он умел не только врачевать. Наладил освещение, отремонтировал розетки. Исправил кран в умывальнике, чтоб не протекал. Подключил автоклав для дезинфекции инструментов. Потом принялся заводить журналы документации.
— Ну вот. С назначением! — Милица, освободившись от швабры, уселась на койку неподалеку от доктора. — Звучит громко: главный врач военного госпиталя Республики Слободна Србия.
— В котором два человека в штате и двадцать койко-мест, — он отложил ручку. — Шутишь?
— Не до шуток. Штабные говорят, что ждут немецкого наступления. Или воздушного десанта. Мы с тобой захлебнемся от пациентов. Это сейчас один-два в день на приеме — понос или застарелый мозоль на пальце.
— Бан обещал прислать больничаров, если госпиталь заполнится, так мне сказали. И волонтеров, — успокоил Деян. — Еще Несвицкий рядом. Скажи… Все не решался спросить. Кто меня спас от хорватов? Он или ты?
— Младенович, — без раздумий ответила Милица. — Я попросила Несвицкого, а он — генерала. Но без командующего ничего бы не решилось.
— То есть началось с тебя… А я за столько дней не поблагодарил. И даже не поинтересовался, кто помог.
— Ты же меня ревновал к должности заместителя главврача городской лечебницы, — усмехнулась Милица. — Дулся, как сыч.
— Боже… какой же
