Юрий Виноградов - Десятый круг ада
— Такая же фотокарточка имеется и у отца, — ответил Шмидт. — Я сразу признал вас, господин профессор…
Постепенно беседа стала непринужденной. Разговор затянулся на несколько часов. Профессор рассказал Альберту, что о пленении партизанами сына профессора Шмидта он узнал от знакомого генерала, и заверил, что Альберту отныне не угрожает никакая опасность и что сейчас он, как ему кажется, должен в первую очередь подумать о своем отце, сделать все возможное, чтобы сберечь его жизнь и высокий научный авторитет.
Альберт в свою очередь рассказал о последней поездке в Вальтхоф, о подавленном состоянии отца, которого нацисты заставляют заниматься не столько наукой, сколько созданием каких-то новых сверхмощных отравляющих веществ.
— Нам известно, что имя профессора Шмидта, его гений используются для недостойных целей. Вы должны помочь ему, — убеждал профессор.
Прежде Альберт и не задумывался о том, что здесь, в стане врагов, могут оказаться друзья его отца. Он, конечно, сознавал, что вся беседа с советским профессором могла быть специально подстроена заинтересованными людьми. Но вместе с тем Альберт отчетливо понимал, что находиться в плену у русских и у немцев — не одно и то же. Если бы он, будучи русским, оказался вдруг у фашистов, там бы с ним так гуманно не обращались, а если бы даже и захотели его использовать в своих целях, то это было бы сделано в форме шантажа, угроз и пыток.
— Неужели все пленные немецкие офицеры живут в таких же условиях, как и я? — задал он давно мучивший его вопрос.
Григорьев понимающе улыбнулся, упредив вопросительный взгляд профессора.
— Если господин Шмидт пожелает, он сможет осмотреть лагерь для военнопленных немецких офицеров и встретиться, с кем захочет, — ответил он.
— В самом деле?! — удивился Альберт, обескураженный согласием Григорьева.
— Завтра же вам будет предоставлена такая возможность.
— Буду вам очень признателен…
Профессор крепко пожал на прощание руку Альберта.
— Мне приятно сознавать, что я не ошибся в сыне моего коллеги профессора Шмидта, — произнес он.
Григорьев сдержал свое слово и на другой же день повез молодого Шмидта в лагерь военнопленных офицеров. Альберта удивила чистота в бараках, поразили удобные на четыре — шесть человек комнаты с аккуратно заправленными железными койками, тумбочки, коврики, тапочки. Пленные выходили на работы добровольно, без какого-либо принуждения со стороны лагерной администрации. Кормили их вполне удовлетворительно, три раза в день. Григорьев завел Шмидта в столовую и буквально заставил попробовать гороховый суп и гречневую кашу. Но больше всего удивил Альберта лазарет. Да, русские полностью выполняют Женевскую и Гаагскую конвенции об отношении к военнопленным, чего не скажешь о немцах. Ему довелось видеть в Борисове пленных советских солдат, которых согнали в старый коровник и держали там в грязи несколько недель. Правда, офицеров среди них уже не было, эсэсовцы расстреляли их в первый же день.
Самым удивительным для Альберта при осмотре лагеря было то, что он случайно лицом к лицу столкнулся со своим бывшим университетским учителем полковником фон Айзенбахом. Оба были настолько удивлены неожиданной встречей, что в первые минуты растерялись, не могли поприветствовать друг друга. Потом они долго вспоминали Берлинский университет, Вальтхоф, профессора Шмидта и Регину и радовались, что для них война уже благополучно закончилась. Григорьев не мешал их разговору. Он ушел в административное здание и вернулся за Альбертом лишь под самый вечер.
В свой следующий приход к Альберту Григорьев принес немецкие газеты, журналы и книги, а потом даже притащил старенький радиоприемник, чтоб Альберт мог послушать музыку.
Григорьев показал ему фотоснимки, изъятые у пленных эсэсовцев. На них изображались зверства фашистов над мирными советскими людьми — женщинами, стариками, детьми, массовые расстрелы пленных советских солдат, изуверская казнь партизан и им сочувствующих. Никогда раньше Альберт и не предполагал, что его соотечественники могли пойти на такое варварство.
Познакомил его Григорьев и с копиями чудовищных документов, разработанных фашистской верхушкой. Навсегда врезалась в память директива от 7 декабря 1941 года под названием «Нахт унд небель эрласс» — «Мрак и туман». В ней предписывалось уничтожение на месте всех, независимо от национальности, кто выступает против оккупационного фашистского режима. Если же по каким-либо причинам казнь на месте нельзя осуществить, то эти люди должны были тайно вывезены в Германию и там уничтожены.
Альберт, раньше снисходительно относившийся к нацистам, теперь уже ненавидел их. Он понял, в каком сложном положении оказался отец. Ведь, по сути дела, он работает на нацистов ради сына и дочери. Поэтому надо поскорее уведомить отца, что он, Альберт, находится в безопасности.
6
Рука Грюндлера потянулась к радиоприемнику, пальцы торопливо перевели рукоятку громкости на полную мощь. Радостный голос берлинского диктора заполнил весь кабинет. Он взахлеб говорил о первых удачах солдат фюрера в новом летнем наступлении на восточном фронте.
5 июля 1943 года войдет в историю третьей империи как день начала великой битвы под Курском, в которой немецкие танковые и моторизованные дивизии нанесут сокрушительный удар по советским войскам, а затем перейдут в общее наступление по всему фронту и вновь погонят противника на восток, к Волге и Уралу. Без сомнения, такой знаменательный день надо отметить.
Грюндлер потер ладони. А почему бы не устроить в Шварцвальде, например, конные состязания для всех желающих? У него в бригаде эсэсовцев, да и у подполковника Рюделя в строительной бригаде, найдутся любители скачек. Лошади имеются в подсобном хозяйстве бактериологического центра и баронессы Тирфельдштейн.
Вечером Грюндлер заехал в Вальтхоф, предварительно известив баронессу о предстоящем конном состязании. Ирма фон Тирфельдштейн была в восторге от затеи оберштурмбанфюрера и обещала предоставить в его распоряжение всех лошадей. Узнал он также у себя в штабе, что один из его эсэсовцев был жокеем, до войны, участвовал в скачках на берлинском ипподроме, а несколько других работали кто конюхом, кто тренером-наездником и превосходно держались в седле.
— Я, собственно, к вам, дорогой Лебволь, — поцеловав руку молодой хозяйке Вальтхофа, сказал Грюндлер.
— Весьма польщен вашим вниманием, оберштурмбанфюрер, — ответил Лебволь.
— В честь начала наступления под Курском мы решили провести состязания конников…
