Уилбур Смит - Порочный круг
Хейзел остановилась у обеденного стола и поправила приготовленное для Генри столовое серебро. В хрустальном графине вино. Она достала и открыла любимое бургундское Генри, чтобы оно подышало и распустилось. Свечи решила зажечь, когда услышит, как подъезжает «кадиллак», и убедилась, что зажигалка «Ронсон», приготовленная для этой цели, под рукой.
«Я знаю, с девочками что-то случилось. Что бы Ронни ни сказал сегодня вечером Генри, я буду сильной, – уговаривала она себя. – Не сломаюсь и не заплачу. Буду сильной ради него».
Она возобновила свое бесконечное хождение. Неожиданно телефон, который она поставила у своего стула, зазвонил, и Хейзел, чувствуя огромное облегчение, побежала к столу.
– Генри! – сказала она. – Дорогой! Где ты?
В ее голосе звучала радость.
– Нет, Хейзел, это я, Ронни.
– О боже! – Ее голос утратил всякую мелодичность. – Что с Генри? Где он?
– Есть только один способ сообщить это вам, Хейзел. С любой другой женщиной я постарался бы смягчить известие, но вы особенная. Вы сильней любого из знакомых мне мужчин.
Хейзел слышала биение собственного сердца. Пять медленных ударов она молчала, потом тихо сказала:
– У него было предчувствие. Он мертв, верно, Ронни?
– Мне ужасно жаль, моя дорогая.
– Как?
– Удар. Обширный удар. Почти мгновенный. Он ничего не почувствовал.
– Где он?
Хейзел почувствовала холод, страшный обжигающий холод, который проник в самые глубины ее души.
– В больнице. В епископальной больнице Святого Луки.
– Пожалуйста, пошлите за мной Бронзо, Ронни.
– Он уже едет, – заверил Ронни.
Хейзел стояла у высокой больничной кровати и смотрела на очертания человеческого тела под белой простыней. Холод по-прежнему царил в ее душе, проникал до костей.
Ронни стоял рядом. Он взял ее за руку.
– Спасибо, Ронни. Не хочу никого обижать, но я должна сделать это сама.
Она осторожно отняла руку.
– Понимаю, Хейзел. – Ронни отступил на шаг и посмотрел на сестру, стоявшую наготове. – Спасибо, сестра.
Сестра взялась за верхний край простыни и осторожно отвернула его.
В смерти Генри Бэннок восстановил свое имперское величие, которого лишило его горе.
– Он был прекрасным человеком, – сказал Ронни. – Лучшим из всех, кого я знал.
– И остается, – ответила Хейзел.
Она наклонилась и поцеловала Генри. Его губы были ледяными, как ее сердце.
– Au revoir, Генри, – прошептала она. – Счастливого пути, мой дорогой. Ты слишком рано умер. Мы с Кайлой лишились тебя. Ты оставил нам только пыль и тьму.
– Нет, Хейзел, – тихо возразил Ронни. – Генри оставил вам свою империю и свой сияющий пример – маяк, освещающий путь вам и Кайле.
– Удар! – радостно воскликнул Карл Питер Бэннок. – Обширный удар. Одно плохо: здесь говорится, что он не страдал. Его врач по телевизору говорит, удар хватил старика так быстро, что он почти ничего не почувствовал. Я бы радовался гораздо больше, если бы мне сказали, что он умер, крича от боли.
Джонни улыбнулся.
– Я не знал старого говнюка, но ненавижу его так же, как ты. Его следовало бы скормить свиньям, как его отродье.
– К несчастью, папаша отгрохал себе большой мраморный мавзолей на вершине холма, где будет лежать, как Наполеон, выпотрошенный и забальзамированный.
– Здо́рово, белый. Как только тебя выпустят, ты должен пойти помочиться на него.
Карл весело завопил:
– Отличная мысль! Могу пойти дальше и насру ему на голову.
– Ты знал, что так получится, когда посылал ему видео? Знал, что это убьет старого ублюдка? – спросил Джонни Конго.
– Конечно, знал, – торжествовал Карл. – А ты разве не знал, приятель? У меня необычные способности. Мой отец хранил пепел грязных евреев, которых сжег в Берген-Бельзене, и, когда я родился, натер этим пеплом мою голову.
Джонни перестал улыбаться и тревожно посмотрел на него.
– Не говори мне такого, парень. Я от этого хренею.
– Честно, Джонни. Это вуду, парень. Дурной глаз! У меня дурной глаз. – Карл вылупил глаза и уставился на Джонни. – Могу превратить тебя в жабу. Хочешь стать жабой, Джонни? Посмотри мне в глаза.
Карл состроил страшную рожу и закатил глаза.
– Прекрати, чувак, предупреждаю! Хорош шутить такими вещами. – Джонни вскочил с койки и подошел к забранному решеткой окну. Он нарочно повернулся спиной к Карлу и посмотрел на крошечный кусок неба, который в Холлоуэе заменял вид из окна. – Предупреждаю! Не выбешивай меня! Я дурею!
– Ты одурел еще у мамаши, Джонни. Когда она уронила тебя мелкого головой вниз.
Джонни отвернулся от окна и свирепо посмотрел на Карла.
– Мать не трогай, белый!
Карл понял, что сейчас это не ласка. Он знал, как далеко можно зайти, и понимал, что дошел до черты.
– Успокойся, Джонни. – Карл, сдаваясь, протянул руки. – Я твой друг, помнишь? Ты говорил, что я дал тебе охренительную работу. Я не колдун вуду. Я люблю тебя, парень, я просто шучу.
– Не шути про маму. – Джонни забыл главную тему разговора. – Она была святая, слышь, ты.
Он успокоился лишь отчасти.
– Я верю, Джонни. Ты показывал мне ее снимок, помнишь? Я сразу понял – она святая. – Он старался скорее сменить тему. – Только подумай. Мы с тобой избавились от этих трех сучек, моих родственниц, и даже больше. Мы убрали главного. Я убрал родного папашу. Круто?
– Круто! Круче только вареные яйца.
Джонни опять отвернулся от окна. Он снова улыбался.
– Одним ударом мы убрали больше половины их. Осталось всего две: новая жена моего старика и ее ублюдочная дочь. Надо убрать их, и все деньги мои.
– Сколько это, малыш Карл? – Джонни уже простил оскорбление в адрес своей святой матери. – Скажи, сколько денег ты получишь, парень.
– Однажды – очень скоро – я получу от этой дряхлой компании свои пятьдесят миллиардов зеленых, малыш Джонни.
Джонни театрально закатал глаза.
– Парень, да у меня в голове столько бабла не вместится. Скажи, сколько это, чтобы я мог понять. Вот если тачку купить?
Карл ненадолго задумался.
– Ладно, скажем так, Джонни. У меня будет столько денег, что можно купить все до единой тачки в США.
Джонни закатил глаза, как будто слышал это впервые.
– Здо́рово, малыш Карл! Просто здо́рово! – Джонни Конго покачал головой и захихикал, как девочка-школьница.
Карл всегда вздрагивал от неожиданности, когда он так делал.
– Скажу тебе кое-что еще. Если, когда все склеится, мой друг будет стоять рядом со мной, он получит целый грузовик или десять грузовиков зеленых бумажек.
– Я буду рядом с тобой, малыш Карл, всегда буду рядом. – Но тут лицо Джонни превратилось в бульдожью морду. – Если только раньше мне не впорют отраву.
Охватившее их оживление быстро спало. На этой неделе адвокат сообщил Джонни, что его апелляция дошла наконец до Верховного суда и что скорее всего решение будет принято в течение следующих восемнадцати месяцев. До сих пор казалось, что апелляция напрочь увязла в бюрократическом болоте. Шли годы, Джонни Конго начал испытывать самодовольное спокойствие. Он поверил, что его комфортное существование в тюрьме Холлоуэй продлится до окончания естественного срока его жизни.
И вдруг на горизонте Джонни появилась призрачная фигура палача с ужасной иглой и стала приближаться медленно, но неуклонно.
Верховный суд Техаса давно признал его виновным в многочисленных убийствах при отягчающих обстоятельствах. На суде доказанных убийств было двенадцать. Прокурор штата решил, что для его целей этого достаточно. Однако на случай, если что-то произойдет и Джонни сорвется с крючка, у прокурора были подготовлены еще двадцать восемь дел об убийствах, в которых он мог в будущем обвинить Джонни.
Законы штата Техас признают девять главных уголовных преступлений. Как неоднократно хвастал Карлу Джонни, его обвинили в пяти из этих девяти. В убийстве; в убийстве при отягчающих обстоятельствах, потому что иногда Джонни любил расцветить свою работу; в убийствах за вознаграждение, потому что это стало основной профессией Джонни после двух лет службы в морской пехоте. Его обвинили в многочисленных заказных убийствах и в убийствах, совершенных во время побега из тюрьмы. Впрочем, побег оказался неудачным.
Как разумно жаловался Джонни Карлу: «А как убежать из тюрьмы, если кого-нибудь не прихлопнешь? Неувязка, парень».
Все птицы возвращаются на свой насест, а птицы Джонни были сплошь стервятниками. И Джонни тревожился.
– Успокойся, Дрозд. Не волнуйся, – советовал Карл.
– Как только кто-нибудь говорит мне «Не волнуйся!», я тут же пугаюсь до смерти, парень.
– Марко и половина надзирателей едят из наших рук. Когда придет время тебе уходить отсюда, они расстелют для тебя красный ковер, чтобы ты вышел, не запачкав подошв.
