Парус манит ветер - Олег Михайлович Солдатов
Он замолчал и опустил глаза, потом поднял голову и криво улыбнулся.
– А как же вы теперь? – спросил Иван.
– Теперь все по-другому, – ответил печальный. – Я женился во второй раз. К тому же прошло шесть лет, а колдовство, говорят, больше не действует…
– Сжечь надо было ведьму! – посоветовал Аполлинарий, выходя из темноты. – Я давно уже здесь, просто мешать не хотел.
– Вам дай волю! – грозно вступилась Евдокия. – Вы всех сожжете! А потом за вас самих примутся.
– Тело надо было сжечь, – уточнил Аполлинарий. – В землю нельзя закапывать.
– Умник нашелся! – Евдокия заерзала. – Она ж не всегда мертвая была. Ее сначала убить надо было. Может он сам и убил. – Она кивнула в сторону печального рассказчика. – Трудно ему было, видите ли, раз в год, как на восьмое марта, бедной женщине приятное сделать. Проще стукнуть кирпичом по голове и концы в воду.
– Ну, зачем вы так говорите? – покачал головой Аполлинарий. – Вы же не знаете…
– Я одно знаю. Никого не околдуешь и не приворожишь, если зацепиться не за что. Если душа чистая без греха, то горе той ведьме, которая ее коснется. Риск большой.
– Перестаньте вы ссориться, – сказала рябая. – Может, кто еще историю рассказать хочет?
– Я тоже знаю случай с приворотом, – скромно заявила маленькая женщина с детским личиком. Голова ее была замотана черным платком, как у монашки. – У нас соседка по коммуналке, иногда колдует, а я у нее в помощницах состою. Приготовить что-нибудь, сходить куда, все я. Клиенты приходят, я их встречаю и к ней веду. Она бабуля старая, ей ходить тяжело. Комната у нее темными портьерами завешена, мебель старинная, всегда полумрак и ладаном пахнет. Свечей много жжет, а проветривать не дает. Дует, говорит. В основном к ней за приворотом идут. Это мода прямо такая пошла сейчас. Надо, не надо, а на всякий случай делают. Все больше женщины приходят. Мужчины редко. Я уж обряд наизусть выучила, только делать его может либо девственница, либо человек, у которого ничего такого даже в мыслях нет.
– Это точно, – влезла Евдокия. – Сказать-то легко, а ведь ради этого приходится собой жертвовать. Никакой личной жизни.
Монашка вскинула вверх свой носик, стрельнула глазками, улыбнулась и продолжила:
– Однажды две женщины с нашего двора мужчину не поделили. И обе в разное время приходили к нам приворот делать. А одного человека несколько раз привораживать нельзя. Правило такое есть. Все ворожеи его знают. А бабуля старая, глаза плохие, памяти нет, приворожила его к обеим. Потом, когда узнала, целую неделю ничего не ела и никого не принимала. А мне сказала, чтоб я наперед имена записывала.
– Картотеку надо было вести, – посоветовала Евдокия. – Я на ксероксе пробовала копии с фоток снимать, но качество плохое.
– Одна из них была жена, другая любовница, – продолжала монашка. – И та, которая любовница, хотела, чтоб он оставил семью и с ней жил; она первая и пришла, а супруга уж потом явилась, когда он ее с детишками бросил.
– Поделом ему, – влезла опять Евдокия. – Нечего шляться.
Монашка потупила глазки.
– Всех жалко. Мужчина видный был, работящий, простой. Зарабатывал хорошо. А как приворожили мы его, так он то с одной, то с другой. И тут ему плохо, душа болит, и с той жизни нет. Пить начал, иссох весь. Да так и спился.
– А вы как приворот делаете? – спросила Евдокия.
– Да-да, расскажите. Очень интересно, – поддержал Аполлинарий.
Монашка потупилась.
– Бабуля не велит говорить, – извинилась она. – Секрет.
– Да какой там секрет! – засмеялась уродинка. – У нас его даже дети знают. Надо взять две фотографии, свою и того человека, которого приворожить хочешь, соединить их вместе и положить в тарелку, из которой тот человек ел. Потом взять две церковные свечки, зажечь их и лить воском на фотографии. И пока свечи горят, надо кусать губу и говорить: «Сама себя кусаю, раба такого-то прикусываю, чтобы раб такой-то, скучая от тоски и отдыха не зная ни днем светлым, ни ночью темной, все обо мне бы мыслил. Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь!»
– Неужели действует? – удивился Иван.
– Ну, это уж кому как! – развела руками уродинка. – Кто во что верит.
– Меня вот что всегда забавляло, – вступил в разговор седой, грузный мужчина лет пятидесяти. – Как они, я имею в виду знахарок всяких, как они свое колдовство всегда с Богом увязывают. И все-то у них есть, и Библия под рукой, и распятие, и молитва во имя Господа, а творят ведь полную бесовщину и черную магию!
– А вы нас не совестите! – взвилась Евдокия. – Ишь, праведник нашелся! «Не судите, да не судимы будете…»
– Да нет, я что… – стушевался седой. – Я тоже хотел историю рассказать.
– Вот и давайте, – позволила Евдокия. – А учить нас тут нечего! Сами ученые.
Седой кашлянул.
– Когда умерла моя жена, я похоронил ее, как полагается. Одел в лучшее платье, все аккуратно, цветы в гроб положил, на ноги – белые туфли на высоком каблуке. Ее любимые… А полагалось хоронить в тапочках. Казалось бы, ну какая разница? Все равно в землю. Ан нет!.. На третий день, точнее ночь, стук в окно. Выглядываю – никого. Ложусь – опять стук. Что такое? – думаю. Выхожу на двор. Светло, луна в небе яркая…
– А вы, простите, где живете? – поинтересовался Аполлинарий.
– Живу я в Салтыковке, недалеко от Москвы… Так вот. Выхожу, значит, это, я во двор. Топор прихватил на всякий случай. Ночь теплая, а чувствую, как ступил на крыльцо, так, будто сыростью могильной дыхнуло… Что говорить? Струхнул я маленько. Прислушался – тихо. Вот тут-то мне и непонятно стало. Отчего такая тишина? Ведь у меня цепной пес в будке – Амур! Большущий кавказец! Думаю: или замочили его уже к такой-то матери, или спит он, лентяй, и не слышит, как хозяина сейчас убивать будут. Я к будке: Амур, зову, Амурчик. Вижу, забился мой
