Виктор Бурцев - Гималайский зигзаг
— Боги милостивы, сын мой! Надейся и терпи.
— Сказано в Коране: «Терпи терпением хорошим», — привычно отозвался Бута.
Аскет поморщился.
— Ты же индиец, сын мой. Так чего ж цитируешь Коран, а не святые Веды?
Почесал пастух в затылке.
— Отец и дед мусульманами были. Да тут у нас все мусульмане.
— Вот то-то и оно, — помрачнел садху. — Забыли веру предков, поддались соблазну чужеземному. Не стало древнего благочестия! Отчего же сетуешь, сын мой, что беден и несчастен? И ты и забывшие веру предков земляки твои? Отвернулись боги от этих мест, не глядят, вас не слышат…
Взгрустнулось Буте от таких речей, ибо почуял он, что правду изрек старик. Пригорюнился он, сгорбился, стал все свои беды вспоминать — да и не заметил, как его сморил сон.
…Вроде бы только смежил веки, а уже и утро. Ветер приутих, солнце ласково улыбалось из-за нечастых туч. На душе было тихо и спокойно. Встал Бута, прикрикнул на овец, волю почуявших. Пора и домой.
Старик тоже дремал у тлеющего, прогоревшего костерка. Удивился пастух, ибо решил уже, что приснился ему гость. Надо же, и вправду все было!
— Эй, отец, утро проспишь! — позвал он.
— Не сплю я, сын мой. Думаю, — отозвался садху.
«Да уж вижу, что не спишь, — хмыкнул Малик. — Вон храпом совсем распугал скотину! Вылитый барс снежный!»
— Пора мне, отец. Будем прощаться.
Встал садху. Совершил приветственный жест «намастэ».
— Спасибо тебе, пастух. За тепло, за компанию, за беседу. Надо бы одарить тебя, да ничего у меня нет… Кроме вот этого мешка угля.
Вынес он из-за уступа мешок, немалый, хоть и невеликий, и поставил его у ног Бута Малика. Тот опешил слегка. Как же так? Вроде бы вчера никакого мешка у старика и не было? Никак с самим шайтаном знаком язычник!
— Что ты, что ты, отец! — воскликнул он. — Куда мне такое богатство? Оставь себе, твой путь далек и труден. Самому пригодится — чаю сготовить там, погреться.
— Бери, — властно проговорил садху, да так, что и спорить пастуху расхотелось. — Мне виднее. И славь со мной милостивого бога Шиву, благого, приносящего счастье!
— Ом на'ма Шива! — с трудом выговорил растерявшийся Бута.
…Эхом разнеслось над белыми снегами: «Ом на'ма Шива! Ом на'ма Шива! Ом!..»
Садху удовлетворенно кивнул и побрел своей дорогой, что известна только ему да его многорукому богу-аскету…
* * *— …Эй, Мириам, жена моя! — вскричал Бута Малик, входя во двор своего дома. — Встречай мужа. Встречай — и посмотри-ка, что я принес! Воду ставь, будем чай готовить.
Из хижины вышла женщина с орущим младенцем на руках.
— Гляди, ежели не веришь! — потряс мешком пастух. — Целый мешок угля! И нам хватит, и чуток продать можно. Купим съестного, до весны дотянем…
Бута развязал веревку на мешке, запустил туда руку.
Зачерпнул.
Поднес поближе, дабы женщина получше разглядела.
— Вот!
Разжал руку…
Блеснули на ладони золотые кругляши. Ахнул Бута, в мешок заглянул.
…Полон был мешок золота.
Возопил от восторга Бута Малик, уронил сокровище прямо на порог — и назад бросился, в горы, чтобы упасть в ноги удивительному старику, оросить их слезами благодарности. Да не просто так, ибо не был Бута скуп и сердцем черств. Решил он привести путника домой, накормить, напоить, оставить жить вместе с ними.
С большим трудом разыскал он место своей последней стоянки. Вот и след от костра, вот и следы овечьи. Но отчего вокруг все иным стало? Что-то не то, да и не так…
«О Аллах! О Шива! Что же это?»
…Посреди ближайшего горного склона зияла пасть огромной пещеры. Не поверил Малик своим глазам, ибо еще несколько часов назад — и в этом он был готов поклясться всеми святыми, поклясться здоровьем детей — никакой пещеры здесь не было. Откуда же? Каким чудом?
Протер глаза. Всмотрелся.
…Следы босых ног старика садху вели прямо к пещере. Малик бросился вслед, но пуста была пещера. Только два сталагмита — один побольше, другой поменьше — гордо вздымались вверх, напоминая своими очертаниями что-то памятное, хорошо знакомое. Присмотрелся Малик повнимательнее — понял. Видел он уже такое в языческих капищах, где чтят многоруких и зверолицых. Лингамы — символы мужской силы, что стоят в храмах Разрушителя. И понял пастух, что не просто гость подошел к его костру.
Потрясенный, наполненный до глубин души светом истинной веры, воздел Бута Малик руки к небу и воскликнул:
— Ом на'ма Шива!
В этот день был явлен миру Амарнатх…
…Так рассказывают. А правда ли это, ложь — кто знает?
— …С тех пор и повелось, что определенная часть пожертвований, собранных здесь, передается потомкам Бута Малика, — закончил свой рассказ полицейский, прихлебывая густой коричневый чай. — Кстати, я тоже происхожу из этой семьи. Напомню, мисс, что меня зовут Ахмед. Ахмед Малик.
И потомок пастуха церемонно поклонился любознательной англичанке.
Ахмед Малик казался полной противоположностью своему коллеге господину Лал Сингху. Он был молод, красив, крайне вежлив, а его английский — бесподобен.
— А скажите, — поинтересовалась Бетси, — тот таинственный садху так больше и не объявлялся?
— Нет, мисс. Но люди говорили, что это был сам Дурвасас.
— Вот как? — усмехнулась девушка. — Одно из воплощений Шивы? Вашему предку здорово повезло! Из преданий известно, что Дурвасас имел скверный характер. А уж милосердным его никто даже не называл. Послушал бы, разгневался…
— …И наложил бы проклятие на весь наш род до сорокового колена, — согласно кивнул индиец. — Я не знаток мифологии, но, мисс, полностью с вами согласен. Остается вспомнить учение о карме…
— Ну тут и я не знаток. — Элизабет покачала головой. — Но вы знаете, господин Малик, Дурвасас мог пожалеть вашего предка, чтобы через него люди узнали об Амарнатхе.
— Логично, мисс. Абсолютно логично! Логично — и очень приятно, что можно побеседовать со столь образованной девушкой о теологии. Еще чаю?
— Нет, благодарю. Ваш чай великолепен, особенно в такой прохладный вечер. — Девушка вытерла платком вспотевшее лицо. — Давно уже не приходилось пробовать такого отменного даржилинга. Но уже очень поздно…
— Да, конечно, — вновь поклонился Ахмед Малик. — Я сам изрядно устаю за день от этой сутолоки. Вам еще повезло, что вы не попали сюда в полнолуние, когда лингам Шивы растет и посмотреть на это чудо съезжаются десятки тысяч паломников.
— А он что, действительно… растет? — поразилась Бетси.
Полицейский лишь развел руками. Понять этот жест можно было как угодно. Например: «Сам не измерял, но говорят», а то и — «Мы же с вами современные люди, мисс!».
