Лев Успенский - В мире фантастики и приключений. Тайна всех тайн
— Та-ак, — только и выговариваю я.
— Не менее важно другое. На всей остальной поверхности Земли, если только человечество пожелает, останутся прежними и спектр солнечного света, и общая циркуляция атмосферы, и распределение температур, а посему не грозит нам и таяние ледников Антарктиды, Гренландии и в связи с этим подъем уровня Мирового океана. Наш проект очень реалистичен. Он осуществим даже в эпоху государств с различными социально-экономическими системами, то есть и в наши дни. Что это даст? Ну хотя бы наконец в распоряжении человечества появится энергия (накопленная, скажем, в виде антивещества), достаточная для межзвездных полетов. Сейчас на Земле такой энергии нет. Пока ведь для достижения даже ближайшей туманности в ракетных двигателях космического корабля нужно было бы сжечь много самого энергоемкого горючего.
— Позвольте! Вот эти десять сотрудников… Галя Тебелева, Речкина, Саблина… Ваш коллектив рассчитывает такой грандиозный проект?
— Почему это вас удивляет? И можете не сомневаться: вы будете иметь дело лишь с добровольцами. Этот вопрос мы обсудили между собой. Искренность, самая исчерпывающая, вам гарантируется.
— Ну а я? Обо мне вы подумали? — говорю я почти с отчаянием, понимая, что вопрос уже решен и я непременно займусь этим удивительным делом. — Вы понимаете, что значит описать человека с наибольшей полнотой?..
— Человек эмоционально бедный и в науке всегда пустоцвет, — отвечает Кирилл Петрович. — Наша задача очень серьезна. Шутить с нею нельзя.
— Но что вы, собственно, хотите выяснить? Я, например, убежден, что коллектив вашей лаборатории состоит из людей замечательных…
— Многое. Приведу простейший пример. Может, для того, чтобы сотрудник А работал с наибольшей отдачей, его подчиненный Б должен быть не послушным и влюбленным в своего начальника, а, напротив, до дерзости несговорчивым? Правда, лишь в том случае, если у этого А есть данные, чтобы еще и еще расти. Если же данных нет? Тогда это А плюс Б разве не обернется трагедией зависти? Или трагедией неуемной наглости?.. В коллективе плюсы и минусы людей складываются по законам особой логики. Насколько могу судить, правда искусства к ней очень близка. Я не раз уже думал об этом. Любое произведение искусства — это знаковая система, предназначенная людям в качестве инструмента саморегулирования. Таков смысл искусства с точки зрения кибернетики. Я всю жизнь работаю в другой области и всю жизнь мечтаю совершить, так сказать, попытку инженерно-литературного свойства. Разве это не заманчиво?
О чем-то сходном и я думал не раз, хотя никогда еще не связывал это со своими литераторскими планами.
— Не увлекает? — Кирилл Петрович делает излюбленный жест. — Ну а если подумать более широко? Это окажется особой формой критики: не сверху, не снизу, а из вероятного будущего. Не мне объяснять вам: критика — обратная связь в отношениях между людьми. Одно из элементарнейших положений кибернетики: система без обратных связей работает плохо… Нам не нужны дифирамбы. Сократите, к примеру, состав нашей группы на одного человека, докажите, что коллектив вполне обойдется без него, — и вы сэкономите огромные средства!
— Но время действия? Неужели уровень современной техники уже дает такие возможности? Когда это произойдет? Через десять лет? Через сто?
— Пишите так, словно бы все вами предложенное завтра будет осуществлено. Ваш объект — человек. Он уже давно готов к выходу в космос. Техника — дело других.
— Но послушайте: получится обыкновенный научно-фантастический роман! Или, вернее, совсем не обыкновенный!
— И превосходно! Роман под названием: «По алгоритму печали и радости» или, лучше — «Тайна всех тайн», имея в виду, что тайна всех тайн — истинное будущее. Впрочем, называйте, как вам будет угодно.
Он умолкает. Молчу и я.
Физики еще много веков назад ввели в обиход понятие «физическое тело». Это сразу миллиарды миллиардов атомов. И по такой сумме атомов ученые судили о материи, о Вселенной. Они шли от общего к еще более общему. Однако было так лишь до той поры, пока не удалось исследовать отдельные атомы и частицы. Повысило ли это понимание нами свойств материи в целом? Безусловно.
Можем ли мы теперь, зная свойства отдельной частицы, более глубоко предсказывать не только ее поведение в «коллективе» других частиц — в «физическом теле», но и особенности самого «физического тела»? Конечно.
Однако для этого пришлось и создать новые приборы — циклотроны, пузырьковые камеры, электронные микроскопы, — и совершенно по-другому подойти к изучению частиц, разработать особый математический аппарат.
Ну, а в литературе? Разве теперь мы не можем настолько глубоко исследовать физическую и психическую природу отдельного человека, взаимовлияния в нем личного и общественного, случайного и закономерного, чтобы и в художественной литературе решать вопросы на новом уровне?
Можем. В этом Кирилл Петрович прав. И все-таки решаема ли вообще задача, за которую он предлагает мне взяться?
Кирилл Петрович, видимо, понимает, что происходит в моей душе. Он сидит в кресле, положив на письменный стол руки, и ждет.
— Хорошо, — говорю я. — Но мне нужно уяснить еще один вопрос. Вы не боитесь, что выводы из этого романа, или, как, пожалуй, лучше называть его, отчета, окажутся неблагоприятны лично для вас? Если я приду к таким выводам.
Кирилл Петрович хохочет, откинувшись в кресле.
— Я обязан задать вам этот вопрос, — настаиваю я.
Оживление оставляет Кирилла Петровича. Он устало и даже печально произносит:
— Ну а я обязан ответить. Нет. Не боюсь. Вы можете верить мне: я всегда все додумываю до конца. Это профессиональное.
Я встаю.
— Ну что же? Давайте попробуем.
Кирилл Петрович улыбается:
— Чудесно! Я уверен: никто из нас в конечном счете не будет раскаиваться. Единственное условие: обсуждение вашей рукописи в лаборатории состоится точно первого октября, и, значит, к этому числу она должна быть готова обязательно.
— Понятно, — отвечаю я. — Постараюсь ни в коем случае не подвести…
Да. Так вот и началась эта удивительная работа.
В течение нескольких месяцев я почти каждый день прихожу в Институт энергетики ровно в 9 утра.
Здороваюсь с сотрудниками лаборатории, просматриваю технические отчеты и статьи, заглядываю то в одно, то в другое помещение, сижу на семинарах и совещаниях, стараюсь быть полезен: печатаю на машинке, перебираю библиографические карточки.
Привыкаю я, постепенно привыкают ко мне. Я очень охотно рассказываю о себе: как приобрел профессию литератора, как сложилась моя семейная жизнь. Ответная откровенность возникает сама собой. Еще чаще, пожалуй, откровенность возникает как плата за умение слушать того, кто говорит о себе.
