Куклолов - Дарина Александровна Стрельченко
Опять навалилось, сжало горло ощущение одиночества. Олег разложил на столе грязную морковь, укроп, сетку с картофелем. Ножом вспорол лоток с мясом, бухнул всё в закипавшую воду. Помыл картошку, помыл морковь. Если с последней проблем не возникло – натёр и добавил к мясу, – то картошка ввергла в сомнения: всё-таки слишком грязная, даже после мытья. Он вспомнил, что где-то была специальная картофельная чистилка. Пока искал, не заметил, как запрыгала на кастрюле крышка. Снял её, чертыхнувшись, принялся счищать кожуру ножом, поранился, полез за пластырем… В мутный, в кучерявых пенках бульон закапала кровь.
– Борщ становится красным, – пробормотал Олег, левой рукой неловко заклеивая ранку. Вспомнил, что не купил свёклу – главный борщевой овощ. Вздохнул, выключил плиту, отрезал хлеба и пошёл в комнату. Клонило в сон. Олег сжевал корочку, сел на кровать, откинувшись на стену. Десятый час. Где отец? Почему не берёт трубку?
Мягкими, настойчивыми волнами накатывал сон. Хотелось забраться под одеяло, укутаться по самый нос, сжаться. Казалось, если сжаться – уменьшится и тоска, переходившая потихоньку в обычную физическую боль: тянуло спину, и во всём теле плыла такая усталость, будто полдня гонял на велике в Ботсаду, а потом ещё помогал отцу разгружать багажник после дачи.
Отец.
Мама.
Очень хотелось заснуть и проснуться в нормальный мир. Не в это вот всё, а в нормальный, прежний мир… Пусть отец орёт и просаживает деньги, пусть мама шипит и бьёт его, пьяного, полотенцем, пусть куклы лупают со шкафа своими прозрачными глазами навыкате – лишь бы всё было как прежде. Лишь бы… Лишь бы… Лишь бы.
Глава 4. Наталья
Странное у меня было чувство – я жил в этом доме столько, сколько себя помнил. А теперь уходил.
Но обо всём по порядку; хочется навести порядок хотя бы в мыслях – потому что в сумках, в документах, в телефоне и в других местах его точно нет. Да и других мест теперь тоже нет: полдень, можно считать, арендаторы официально въехали в квартиру.
Всё.
От автобусной остановки я ещё раз оглянулся на наши окна. Свет горел в кухне и в обеих комнатах – прямо как когда вовремя не возвращался отец. Или когда мама собиралась на какой-нибудь благотворительный приём. Но теперь не было ни отца, ни мамы…
Ни отца, ни мамы. Ха-ха.
В тот день я так и не дозвонился до бати. Звонил раз тридцать, без толку. После девяти вечера прекратил. Если отец упился, трезвонить бесполезно. Что с ним могло приключиться ещё, я думать не хотел. Всегда боялся, что дурные мысли притягивают дурные вещи, но в этот раз бойся не бойся, думай не думай… Случилось так, что отца хватил удар, когда к нему пришли из-за долгов. Поэтому он и не отвечал.
Денег на Изольду с одного «Неопассола» не хватило, он занял почти три миллиона. Отдавать было нечем – молодец, мама, что заранее позаботилась, чтобы бате хотя бы квартира не досталась, иначе был бы совсем капец.
Как будто и так не совсем.
Оказывается, отцу уже несколько недель угрожали, он скрывал это от нас с мамой, рассказал только своей любовнице. Я знал о ней раньше, и мама знала, но почему-то закрывала глаза. Я тоже не лез. А она, любовница, полезла: телефон отца ответил на третий день, но поздоровался со мной не батя, а она. Представилась Натальей. Я раньше не знал, как её зовут. Мама если и говорила мельком, то только сквозь зубы, презрительно: «она». Теперь я понял, почему отец то и дело напевал: Натали, утоли мои печали, утоли…
Наталья сказала, что она подруга отца. Ну-ну. Знаем мы таких подруг, после которых батя виновато улыбается, благоухая сухим и сладким. Мама духа́ми никогда не пользовалась, так что сразу было понятно, кто откуда пришёл. Непонятно было другое: как мама могла это терпеть. А вот на что клюнул отец, ясно сразу: я как увидел эту Наталью…
По телефону она наплела, что должна мне что-то сказать. Спросила, может ли прийти к нам. Я сказал, нет. Она предложила встретиться в кафушке через дорогу. Кафушка! Что за слово идиотское. Я сказал, что вообще с ней встречаться не желаю. Тогда она оставила мармеладный тон и объяснила, что отец велел ей кое-что мне передать.
Я согласился. Чего терять-то. Терять уже было нечего, цветные помехи внутри сменились чёрными, тягучими пятнами. Проспав до обеда, я доел хлеб с чаем и отправился в кафе. В школу я перестал ходить регулярно, ещё когда мама была жива – просиживал с ней в больнице, а она была не в том состоянии, чтобы призывать меня к дисциплине.
– Мама. Мама. Мама.
Шёл и бормотал. Слова сами лезли на язык, и порой я не мог угадать, что сболтну в следующую секунду. Хорошо, что случалось это не часто. Не хватало ещё при Наталье начать бормотать.
…В кафе пахло горячим, мясным. Мимо проплыл круглый поднос с пышущей пиццей. У меня набрался полон рот слюны: горе горем, а есть охота. Очень охота. Перед глазами пошли мушки, резко подвело живот, ноги ослабли. Я рухнул за ближайший стол, готов был выдавить соус из соусницы и проглотить прямо так, с салфеткой. Подошла официантка, пошевелила губами. Я не понял, что она спросила. Мотнул головой: платить всё равно было нечем. Официантка настаивала, наклонилась, сунула мне под нос меню. Я боялся, что меня стошнит от голода, пытался отмахнуться; руки были как вялые макаронины.
Я сжал голову, согнулся, пытаясь от неё отвязаться. Официантка встревоженно застрекотала. Затрясла меня за плечо.
– Олег? Эй, Олег! Девушка, воды принесите!
В руки ткнулся стакан. Я глубоко вдохнул, глотнул. Краем глаза заметил, как напротив уселась яркая, красивая женщина. Когда чуть-чуть полегчало, поднял голову.
– Лучше?
– Да.
Она протянула через стол руку.
– Наталья.
Я свою не протянул. Много ей чести, отцовской любовнице. Но рука у неё была изящная, тонкая, с белыми кольцами. Я где-то читал, что мужчины влюбляются в руки.
У мамы руки всегда были красноватые, а пальцы короткие и широкие. Маникюр она никогда не делала. А у этой Натальи – фиолетовые когти под мрамор.
– Олег, – сквозь зубы буркнул я.
– Знаю, – вздохнула она. – Петя о тебе рассказывал. Много рассказывал. Гордился тобой.
– Было бы чем.
– Ему нравилось, что ты с его с куклами возишься, в театр ходишь. Я вот этих кукол на дух раньше не переносила. А потом, как послушала его… Так и влюбилась. Но я
