Противостояние - Андрей Валерьевич Степанов
Сетка трещин на стекле стала еще гуще. От взгляда безумца закололо под ребрами Выбора не оставалось. Я подошел ближе, встав в паре метров от него. Кололо сильнее. Он явно как-то действовал на меня. Бесконечно бегать от него было бессмысленно.
Вложив все силы в разбег, я сбил хозяина коллекции с ног и мы врезались к огромное панорамное окно. Стекло звонко тренькнуло и рассыпалось в мелкие осколки. Мы крутились в полете. Безумные глаза уже совсем старика сменялись видами безжизненной пустыни, что стремительно приближалась к нам. Уши заложило, старик что-то вопил, но я его уже не слышал. Вместо удара я провалился во тьму.
* * *
Охохо, не сломал ли я себе что-нибудь? Глаза открыть страшно, а вдруг и правда что-то сломал, увижу еще, опять сознание потеряю от вида торчащих костей. Пробую пошевелить левой рукой. Кажется, что-то такое я уже делал недавно. И что, опять? Дважды за сутки? Издевательство какое-то!
Открыв глаза, вижу над собой небо. Опять я на спине. Отлично, просто отлично! Поднимаю руки, шевелю пальцами. Другое дело. Руки работают, пальцы ног чувствую. Я ничего себе не сломал и могу двигаться. За пальцами левой ладони вижу витиеватый фонарный столб в виде Посейдона. Он держит фонарь в одной руке, а в другой упирает в небо трезубец.
А вот на трезубце повисло новое украшение — таинственный хозяин богатой коллекции с черт знает какого этажа высотки. Вот только я ее совсем не вижу — только песок, мусор и фонарный столб с повисшим ребрами на трех металлических зубьях седовласым мужчиной.
— Погиб поэт! — невольник чести — // Пал, оклеветанный молвой, // С свинцом в груди и жаждой мести, // Поникнув гордой головой!.. — продекламировал Лермонтова знакомый голос.
Я, опершись на руки, приподнимаюсь. Ладони сразу же утопают в песке и я резко встаю, выдергивая пальцы из цепких лап пустыни. Темнота в глазах быстро отступает и я четко вижу перед собой… себя. Точно так же одетый, точно так же выглядящий. Даже грязь на одежде в тех же местах.
Кручу головой в надежде найти высотное здание или хотя бы город, но за исключением своей копии и фонарного столба с украшением — ничего высокого нет. Совсем. Должно быть, ударился головой. Ощупываю макушку и затылок, смотрю на пальцы — крови нет. Очень странно.
Моя копия продолжает наблюдать за мной со странной ухмылкой.
— А ведь он был поэтом, — заявляет мне мой двойник.
— Кто?
— Вот он, — взмах руки указывает на фонарный столб. — Такой человек был. Такая сволочь. Просто, — он причмокивает губами, хватает седовласого за ноги и с неприятным хрустом сдергивает его на песок. По трезубцу стекают капли крови. — Просто наинеприятнейшая скотина. — Носок кроссовка со свистом впечатывается в лицо и ломает нос.
— Послушай, тебе обязательно так издеваться над трупом? — спрашиваю я.
— Необязательно, но я зол. Я страшно зол. Посмотри вокруг — мы, черт возьми, в пустыне!
— Здесь же недалеко была башня, где она?
— Какая башня?
— С которой мы падали.
По небу гуляют серые облака, легкие и тонкие, но отлично скрывающие солнце. Мой двойник смотрит то вдаль, то на небо.
— Может, мне и тебе нос сломать? Не было здесь никакой башни.
— Так откуда же мы падали?
— А я почем знаю? Я тут всегда был. Ты может и упал, но я-то нет.
— Кто высоко забирается, тому больнее падать, — раздается за моей спиной блаженный голос.
Меня обходит фигура, скрытая мантией и короной, которую носил Дэйв в клипе Enjoy the Silence. Стульчика только складного не хватает. Фигура разворачивается и мантия пафосно колышется, как будто бы даже в замедленном действии. Еще один я. Лоб слегка наморщен тяжелой короной, даже брови нависли над глазами, придавая чуть более хмурое выражение лица.
— Вот зачем ты туда полез, а? Хотел быть лучше остальных? Выше остальных?
— Люлей ему получить захотелось, вот и полез, — оторвался кровожадный двойник от тела старика.
— Охренеть не встать! — вырывается у меня. — Это что, настоящая корона? — Тяну к ней руки, но тут же звонко отхватываю от себя же надменного.
— А ну не трожь! Свою заведи и лапай, сколько влезет, а это мое.
— То есть ты — не я?
— Не то чтобы очень, — королек разводит руками. — Но тебе-то явно лучше знать, ты же здесь самый умный.
— Нет, нормально! Завел себе корону и не делится! — хриплый пропойный голос быстро приближается к корольку из-за моей спины.
В поле зрения оказывается согнутый почти пополам, весь в лохмотьях и страшно заросший, человек, тянет обе руки к корольку и вопит:
— Да-а-а-й!
От седовласого отлипает мой первый двойник, стремительно подходит к бомжеватому человеку и с размаху бьет его в бровь. В моей голове звенит. Лохматый падает и поворачивается ко мне лицом. Впрочем, я уже не удивлен. Третий двойник.
— Ну привет, — говорю я ему.
— О, новые шмоточки! — теперь его руки тянутся ко мне. Фу, мерзость.
Делаю шаг назад, так, чтобы все трое были у меня в поле зрения. Внезапно на меня накатывает.
— А где еще четверо?
— Еще четверо? — все трое отзываются в один голос и смотрят мне прямо в глаза. Жуткая картина, аж мурашка по спине пробежали.
— Вот ты злой, — я тыкаю рукой в уже почти с ног до головы окровавленного себя, — ты, очевидно, слишком уж гордый, ну, а с тобой и так понятно.
— Ну да-а-ай! — противно ноет лохмач, валяющийся в песке.
Двое, что стояли на ногах, переглядываются.
— Похоже, он умом тронулся. Думает, что мы — его грехи, — запрокинув голову, королек хохочет. Ну и отвратительный же у меня смех. — Жалкие человеческие выдумки!
Небо уже полностью затянуто тучами, так что солнце можно определить лишь по чуть более светлому пятну среди облаков. Дальней части пустыни уже совсем не видно. Может, дождь?
— Поесть не хочешь? — гнусавит голос слева.
— Еда? Дай сюда! — лохмач, вздымая тучи песка, несется мимо меня. Гулкий удар.
— Чего ты на меня смотришь, вот теперь это — не я, — говорит моя злая копия, тоже наблюдавшая за происходящим.
С трудом выдрав ноги из песка, разворачиваюсь. Заплывшая жиром туша сидит прямо на песке. Лохмач на ее фоне кажется новорожденным ребенком. Рука, больше похожая на обвязанную колбасу, заталкивает в рот кусок пирога с мясом и отвратительно облизывает пальцы.
— Вкусный вчера шашлычок был, а? — спрашивает жирдяй и громко рыгает.
«Нет, это все-таки грехи. А похоть тоже мной будет?» думаю я и мои мысли прерывает королек.
— Нет, его не будет. Долги отрабатывает.
— Не
