Томас Рид - Сон в руку
Признаюсь, перед этим я был все-таки раздосадован тем, что не нашел фламинго на их обычном месте, и теперь меня радовало, что я возвращусь домой не с пустыми руками. Я заметил кроме того, что убитый мною фламинго был одним из самых больших в стае, что цвет его темно-розовый до самого кончика хвоста, а под брюхом у него не было белого пятна. Я заранее представлял себе, как его чучело будет красоваться где-нибудь в музее и надпись будет гласить: «Пожертвован капитаном Майн Ридом. Убит на берегу моря, близ Батабано, на острове Куба».
Таковы были мои размышления, когда я скользил по болоту между корнепусков, отыскивая своего фламинго. Пробираясь сквозь ветви, которые мне приходилось поминутно раздвигать руками, я радовался при мысли о том, что вот сейчас увижу и подберу свою добычу.
VII
Я успел пройти очень немного, как вдруг услышал в ветвях шорох, мне показалось, будто кто-то шел впереди меня. Я прибавил шагу и увидел человека, пробиравшегося сквозь чащу так же, как и я.
То был рослый плечистый негр; он был гол, на всем его черном, как агат, теле не было ничего, кроме узкого полотняного лоскутка.
Сначала я не особенно удивился, предположив, что это кто-нибудь из невольников дона Мариано идет купаться в море, волны которого мне были в это время видны сквозь ветви. Но когда я почти догонял негра, меня чрезвычайно удивило, что на мой зов он не откликнулся и не стал ждать, когда я подойду к нему, а напротив – убежал прочь, как дикий зверь, застигнутый врасплох. Скользя в чаще гораздо быстрее меня, он вскоре скрылся из вида. Так как он, убегая, раза два оглянулся, то я успел разглядеть его лицо и заметил, что оно все как будто изрыто оспой.
Тут мне вспомнилось описание внешности Крокодила, которое я услышал от Гаспардо, и я уже не мог сомневаться, что случай свел меня с ужасным беглецом. Не имея ни малейшей охоты мериться с ним силами, тем более в таком глухом месте, я оставил его в покое и пошел опять в ту сторону, где упал подстреленный мной фламинго.
Мне все-таки удалось найти эту птицу и в такой момент, когда я меньше всего рассчитывал на удачу, потому что сбился с принятого направления и не помнил уже, в каком месте птица упала. Отыскал же я ее благодаря тому, что услыхал крик двух орлов, которые дрались между собой из-за мертвого фламинго.
Он был действительно мертв и лежал с распростертыми крыльями, точно яркий розовый шарф, брошенный на ветви. Его длинная шея с сильным клювом свесилась вниз. Хорошо, что он не упал в ил, а то мне вряд ли удалось бы его достать. Я осторожно поднял свою птицу и повернулся, чтобы идти назад прежней дорогой.
Прежней дорогой! Это было легче сказать, нежели сделать. Я тут же убедился, что этой дороги нет, что я не найду ее. Я заблудился в лесу, в непроходимой чаще, и заблудился не на день, не на ночь, не на сутки, а на несколько дней и ночей, покуда смерть не положит конец моим страданиям.
Не сразу, впрочем, понял я весь ужас своего положения и потому поначалу не особенно был огорчен. Я даже не сделал попытки позвать себе кого-нибудь на помощь, закричать. Да если бы я и сделал это, все равно из этого ничего не вышло бы. В этом я убедился очень быстро, когда страх овладел мною всецело.
Я стал кричать, но отозвались только орлы, вероятно, испуганные моим криком. И крик этих орлов, похожий на смех, казался мне хохотом врагов, обрадованных моим злополучным положением.
Мной овладевало отчаяние. Я сделал и испробовал все, что только было можно, чтобы выбраться из болота на твердую землю: пошел сначала по одной дороге, потом по другой, смотря по тому, какое направление казалось мне в данную минуту более правильным; я вертелся, как белка в колесе, во все стороны, пробираясь сквозь перепутанные ветви.
Небо было покрыто облаками, и я даже не мог ориентироваться.
Так я блуждал несколько часов, не зная, куда деваться, покуда слабые сумерки не сменила темная ночь.
И вдруг я увидел среди деревьев нечто похожее на копну сена и направился к ней. Приблизившись, я убедился, что это хижина, построенная человеческими руками. Пол хижины был устроен из лиан, связывавших между собою три или четыре крепких корня. Крыша была сделана из банановых и пальмовых листьев. Три стены были сплетены из лиан и гибких ветвей, а четвертая сторона была открыта, и через нее можно было видеть внутреннюю обстановку этой странной хижины, будто висевшей в воздухе.
Я без труда добрался до нее и увидал, что она окружена предметами, которые ясно показывали, что занимал ее человек, вышедший отсюда совсем недавно.
В хижине от одного угла до другого протянулся гамак, к нему были привешены пучки лука, чилийского перца и связки спелых бананов. По углам стояли корзины с картофелем, апельсинами, лимонами, манго и разными другими плодами.
Снаружи у входа я увидал подвешенного за лапы кубинского зайца, ободранного и выпотрошенного. Было ясно, что его только что собирались зажарить, потому что и вертел был уже приготовлен, и костер разложен на очаге из глины, устроенном посредине хижины.
Ясно было, кому принадлежит это жилище. Достаточно принять во внимание его расположение и поглядеть на находившиеся в нем предметы, чтобы понять, что тут живет беглый негр, то есть человек, которого ищут, преследуют и травят как дикого зверя. Кто же именно жил в этой хижине? Не трудно было догадаться. Наверное, тот самый негр, которого я встретил в чаще, страшный и свирепый Крокодил. Я так же был в этом уверен теперь, как если бы встретил его самого на пороге жилища, как если бы я уже видел здесь перед собой это отвратительное существо.
Мне сразу вспомнилось описание внешности Крокодила, сделанное Гаспардо, и у меня пропала всякая охота пользоваться и дальше заочным гостеприимством беглеца. Из нашей встречи с ним не могло выйти ничего хорошего. Быть может, он разозлился бы, что я открыл его убежище, и наверняка постарался бы убить меня, чтобы я не сообщил о нем куда следует.
Размышляя таким образом, я все смотрел на зайца, подвешенного на крюках у входа в хижину, и, сам не знаю почему, мне стало казаться, что это не заяц, а... человеческий труп. Я решил не оставаться больше ни минуты под кровлей Крокодила. Несмотря на то, что уже совсем стемнело, я, хоть с трудом, еще различал в потемках нечто вроде тропинки среди деревьев. Я прошел по этой тропинке ярдов полтораста; наступила ночь, и стало темно, хоть глаз выколи. Дальше идти было уже немыслимо: я бы непременно заблудился и потерял последние шансы на спасение. Приходилось оставаться под корнепусками до утра.
Чтобы устроиться там по возможности удобнее, я отыскал место, где ветви были покрепче и поплотнее, и уселся там в положении бифштекса на решетке, предварительно привязав себя поясом к самому толстому стволу. Без этой предосторожности я, заснув, мог упасть в ил и стать пищей кайманов.
