Любовь Овсянникова - Найти виновных
Невольно обводя глазами свой кабинет, вид за окном, часть приемной, просматривающуюся в дверном проеме, пытался понять, не грезит ли он, не бред ли донимает и изводит его. Может, он спит?
Но это был не сон. Рабочий стол все так же находился близ окна, так же лежали на нем папки с черновыми набросками документов, так же справа стоял телефон, а слева — настольная лампа. Он похлопал себя по бокам, привычно проверяя карманы. Да, диктофон и сотовый телефон на месте в карманах, где им и положено быть. Почему-то это обстоятельство вернуло его к яви, к привычке все для себя объяснять. «Неужели я останусь у Ларисы в Кривом Роге? Что я там буду делать?» — внутренне ужаснулся он. И впервые понял, отчетливо и ясно, известную, но отнюдь не простую истину, что всему есть свое время. Он упустил момент создания семьи, и теперь выходит, что это ему не по силам. Все менять: привычный образ жизни, место жительства, работу, друзей — трудно. Об этом раньше не думалось, а теперь, когда события подводят его к этим переменам, душа сопротивляется.
Александр решительно захлопнул дверцы сейфа и резко вышел в приемную. Здесь выключил компьютер, погасил свет и, попрощавшись с охраной, не оглядываясь, покинул издательство.
4
Это была уникальная женщина, о которой в двух словах не расскажешь. А забыл он о ее существовании по нескольким причинам: потому что она лет пять, как отошла от кни-гораспространения, которым увлеклась, когда покинула «большую» науку и создала собственную фирму; еще потому, что позже полностью погрузилась в литературу, причем детскую, которой раньше занималась на любительском уровне; и, наконец, еще и потому, что она была намного старше его. Сколько перемен! Теперь она стала профессиональным писателем, пишет взрослую лирику и, как оказалось, прозу… Он с приятностью вспоминал легкие для восприятия, порхающие строки тех ее стихов, что успел прочесть в Интернете:
Стихи мои, вы ― гимны и молитвы,
Признания и исповеди, плач.
На лодке рифм по океану ритма
Несетесь вскачь.
Гривастые, шальные жеребята,
Вы мне — все о любви да о любви,
Не ведая осеннего заката,
Стихи мои.
Цок-цок, цок-цок веселые копытца…
А впереди и брустверы и рвы,
Но вы резвитесь! Только пыль клубится ―
Несетесь вы.
Ах, несмотря на бури и ненастье,
Что в мире — мрак, что не видать ни зги,
Вы для меня — раскатистое счастье,
Стихи мои.
Громко постукивали колеса, на разбитых рельсах вагон раскачивало и резко бросало в стороны, но Александр блаженствовал, освободившись от нервной дрожи и торопливости, которые овладели им, когда он покидал свой дом, а затем в издательстве. Он похвалил себя за то, что додумался купить место в спальном вагоне, и теперь ни обычная суета поездки, ни шум дорожных разговоров, ни возня вечно случающихся в пути детей, ни чьи-то обеды с возлияниями не отвлекали от воспоминаний, в которые он вновь пустился жадно и напропалую.
— Странно устроен человек, — оторвал его от раздумий сосед по купе. — Сделал все покупки, о которых просила жена, а ощущение, что что-то упустил, не оставляло. Но вот, прошла по вагону девушка в брюках, и я вспомнил: забыл купить ей лосины, она в них дома вышивает.
— Ничего странного нет, — улыбнулся Александр. — Увидели и вспомнили.
— Мало, что ли, ходило по Крещатику девушек в брюках? Почему тогда не вспомнил?
— Сработало ассоциативное восприятие нового места, в которое вы попали.
— Да, — глубокомысленно согласился тот и начал пить чай, а Александр принялся далее анализировать перипетии своих сегодняшних эмоций.
«Я должен был вспомнить Ясеневу, вот почему меня колотило. Она — мое спасение, потому что я пропал бы от нетерпения, если бы пришлось бродить бесцельно в течение пяти часов по Днепропетровску. Ларка… Неужели я еду к ней?» — неторопливо текли мысли, спокойным и… отстраненным потоком.
Он прислушался к себе, навострившись, — мысль о Ларисе показалась ему не такой привлекательной, как раньше. Что-то изменилось то ли в его мировосприятии, то ли в душе. Открылась понимание, что в Кривой Рог можно было бы и не ездить, что не столько он мечтал о самой поездке туда, сколько о том, чтобы получить приглашение к этому. А теперь, когда оно получено… На откровенный и прямой вопрос самому себе, согласен ли он отказаться от Ларисы, ответил отказом — молодая женщина по-прежнему влекла его, волновала. Но стало понятно, что это для него не самое главное событие жизни. Что не нравится: Лариса или поездка к ней? — пытался разобраться конкретно. Получалось… Синдром старого холостяка! — догадался он, и этим успокоил себя. Комплексы — вещь неприятная, и бороться с ними надо методом волевых усилий.
А вот мысль о Ясеневой — грела. Эта женщина замечательно к нему относилась, доверчиво и покровительственно одновременно. Во всяком случае, свои первые стихи она читала именно ему в году — дай бог памяти! — 1994, на Ялтинской ярмарке, как давно тому назад. Больше на книжные форумы она не приезжала. И позже он забыл о ней. А тогда, вернувшись из Ялты, рассказывал своим девчонкам в издательстве (они все ее, конечно, знали), какая Ясенева молодец, что к множеству ее талантов (она прекрасно танцевала, что обнаружилось на банкетах; была интересной собеседницей и одаренным, коммуникабельным руководителем) добавился еще один. Гордился, что был ее первым слушателем. Помнится, через полгода в одном из Харьковских издательств вышла ее детская книжка с теми стихами, которые он слушал в Ялте, и он купил ту книжку и принес на работу, а потом позвонил и поздравил автора с удачным началом.
Номер телефона Ясеневой остался прежним, и теперь она должна была встречать неожиданного гостя.
5
Безобидную болтовню одного человека можно перетерпеть. И этот туда же! — незлобиво обнаружил Александр, прислушавшись. Сосед по купе рассказывал о дочери: она у него умница — шьет, вяжет, умеет готовить, аккуратистка. Какая скука!
