Яков Рыкачев - Коллекция геолога Картье
Нет, нет, начать все сначала у него не хватит сейчас сил, его до конца вымотала эта встреча! Прежде всего надо поесть, а то его просто шатает от голода. И тут Брокара охватило вдруг восторженное, ликующее чувство, он готов был петь, кричать, пуститься в пляс. Час назад у него не было на что пообедать, а сейчас он может зайти в любой, самый дорогой ресторан, потребовать самых дорогих блюд, тонких вин! И то же самое будет завтра, послезавтра, через неделю, через месяц! А впереди — еще тысячи и тысячи, этот тип теперь у него в руках, недаром обещал он ему, Брокару, какие-то сверхвыгодные дела! Браво, Брокар, браво, наконец-то ты на верном пути!..
«Все это так, дорогой мой, — ласково улыбнулся себе самому Брокар, стоя перед зеркальным стеклом витрины, где отражалась его потрепанная фигура, — но в таком виде ты и действительно годен только на свалку, как сказал твой новый приятель Альбер Стамп. Ни один уважающий себя швейцар не пропустит тебя в ресторан, а в бистро́ ты и сам теперь не пойдешь. Так не лучше ли еще немного потерпеть и привести себя «в должный вид», как сказал тот же Альбер Стамп?..»
Не прошло и часу, как порог лучшего парижского ресторана «Шато», выстроенного в стиле средневекового замка, переступил немолодой, худощавый, элегантный господин; в этом господине нелегко было признать Эмиля Брокара, нищего изобретателя чудодейственных снадобий.
5. В КАПКАНЕ У ПАПАШИ ЛЕДРЮ
Было еще совсем светло, когда мосье Эмиль Брокар, сопровождаемый угодливыми поклонами великолепного швейцара, вышел из ресторана «Шато» на шумную и многолюдную в этот час улицу. Трудно передать словами то чувство физического и душевного довольства, какое испытывал сейчас Эмиль Брокар. Желудок его был насыщен самыми изысканными блюдами, какие только числились в меню модного столичного ресторана, в крови играло тончайшее из вин, созданных знаменитыми французскими виноделами, душа была полна радостных надежд и ожиданий. Куда же податься теперь? О, только не домой! Брокар с презрением подумал о своей убогой, запущенной комнате, ему казалось, что он уже никогда более не вернется туда. И подумать только, что сегодня утром он все свои надежды возлагал на дрянную фарфоровую чашку, которая покоится ныне в урне для мусора! Да, не пришлось этому скареде, папаше Ледрю, поиздеваться над ним. Кстати, не заглянуть ли ему в лавчонку Ледрю, возможно, у него еще сохранилась старинная пенковая трубка, которую он, Брокар, вынужден был уступить ему за гроши на прошлой неделе.
— Ну-ка, признайтесь, дорогой Брокар, кого вы отравили или ограбили?
Такими словами приветствовал папаша Ледрю появление мосье Брокара, когда, пристально вглядевшись, узнал в нем давнего своего клиента.
— Я пришел к вам не за тем, чтобы выслушивать ваши дурные остроты, — надменно парировал Брокар. — Я хочу выкупить у вас мою пенковую трубку. Хотя я и не курю, но эта трубка дорога мне как память. Надеюсь, она еще цела?
— Увы, нет! Сегодня утром у меня приобрел ее Музей материального быта восемнадцатого века, милейший Брокар! И за сущую безделицу — за ничтожные двадцать франков!
— Я заплатил бы вдвое дороже, — хвастливо заметил Брокар. — Вы прогадали, Ледрю.
— Сорок франков? — при всей своей полноте папаша Ледрю проворно вскочил с места. — За такую сумму я готов немедленно расторгнуть сделку с музеем — они еще не внесли денег! Только для вас, дорогой друг! — Он полез под прилавок, извлек оттуда трубку и протянул ее Брокару. — Только для вас!
Брокар скрепя сердце достал из бокового кармана изящный замшевый бумажник и двумя пальцами вытянул оттуда сорок франков.
— Да будет вам стыдно, Ледрю, — сказал он с тонкой улыбкой богатого и знатного барина, — вы нажили на бедном мосье Брокаре почти триста процентов!
— О, не обессудьте, дорогой мосье, одинокого, больного старика! — с восторженным подобострастием воскликнул папаша Ледрю. — Кто пригреет, кто накормит папашу Ледрю, когда у него не станет более сил работать? Вот и приходится…
— Вы старый лицемер, Ледрю, — игриво погрозил ему пальцем Брокар. — Но да простит вас всевышний!
— Да простит… — смиренно повторил папаша Ледрю и тут же, без всякого перехода, затараторил: — А не могу ли я предложить вам, мосье, кое-что из моих последних новинок: набор японских вееров, чучело фламинго, шахматы из фарфора, старинную раму от картины Рембрандта, самые чувствительные в мире аналитические весы…
— Нет, Ледрю, это не то, что может заинтересовать меня, — с важностью сказал Брокар. — Вот если бы вы предложили мне старинную золотую луковицу или, скажем, подлинную миниатюру Изабе… А что это у вас там за ящичек?
— Пустяки, мосье, коллекция камешков. Но ящик рекомендую — настоящее палисандровое дерево!
— А ну, покажите!
— Прошу вас, мосье. Если ящик вас интересует, камешки можно и выбросить…
Да, настоящий палисандр. Брокар вынул из ячейки один камешек и повертел его перед глазами. Второй, третий, четвертый, пятый, шестой… Так, так! Но на седьмом он задержался. Более того: он впился в него взглядом. Нет, нет, ошибки тут быть не может: как-никак, он два года изучал в Сорбонне геологию, прежде чем предпочел ей фармацию. Главное же, в этой коллекции представлено именно то сочетание минералов, какое бывает лишь в одном-единственном случае. Все они взяты, несомненно, из одного рудного участка.
— С чего это вы стали интересоваться минералогией, Ледрю? — заговорил, наконец, Брокар, с трудом овладев собой.
— А почему бы и нет? — холодно отозвался папаша Ледрю, он успел уже кое-что подметить в поведении Брокара. — Мне интересно все, что интересует моих покупателей. А вас, кажется, заинтриговали эти камешки, мосье?
— Да, — беспечно улыбнулся Брокар, — особенно же то, что они упрятаны в ящик из настоящего палисандра… Откуда у вас эта коллекция, Ледрю?
— Коммерческая тайна, мосье.
— Цена этому ящику?.
— С камешками, мосье, или без камешков?
— Ну, с камешками…
— Сто, мосье, — невозмутимо сказал папаша Ледрю. — Сто франков. Редкая вещь…
— Вы, конечно, шутите, Ледрю.
— Нет, мосье.
— Но, Ледрю, этой вещи красная цена пятнадцать франков!
— Как вам угодно, мосье.
— Ну, скажите тридцать, наконец, пятьдесят франков, и я заберу у вас эту вещь! — почти умоляющим голосом заговорил Брокар. — Нельзя же так в самом деле…
— Сто, мосье.
Папаша Ледрю играл в беспроигрышную игру. Своим наметанным глазом он видел, что Брокар внутренне весь дрожит от захватившего его азартного чувства и без этих камешков из лавки нипочем не уйдет. Такие случаи встречались нечасто, и Ледрю научился использовать их до конца: покупатель, влюбившийся в какую-нибудь вещь, бился в его цепких руках, как в капкане, и затем неизбежно сдавался.
