Александр Мартынов - В заповедной глуши
ЛЕТЯЩИЙ К ВОСХОДУ
— Опять символизм… — пробормотал Каховский-старший. — Узнаю руку Игоря…
— Па, — не без ехидства ответил Валька, — на змеях летали, это документальный факт. В Первую мировую поднимали наблюдателей…
— Ну-ну… Что там дальше?
— Слишком контрастно, — заметила Вальке мать. — Пропадает ощущение реальности.
— Может быть, — не стал спорить Валька, открывая следующий лист.
Эта картина оказалась строже и вся в тёмных тонах. Единственным ярким пятном была багровая роза — крупная переводная картинка, наклеенная на корпусе гитары в руках девчонки. Девчонка — в высоких шортах и топике, босиком — шла по канату через пустоту. Не глядя под ноги, глядя перед собой; было ясно, что девчонка поёт и играет. На коротко стриженых волосах горел металлический сумрачный блик.
— Подаришь для офиса? — сразу спросил отец, пряча в глазах восхищение.
— Не-а, — отозвался Валька, — я её подарю. Есть кому… Вот для офиса, хочешь?
Каховский-старший захохотал. На листе был он сам — просто сидящий за столом в своём кабинете во время совещания. Но Валька сумел придать отцу какое-то неуловимое сходство с огромным медведем, выглядывающим из берлоги, отчего вся картина приобретала оттенок шаржа. Кроме того, взятый ракурс позволял видеть, что под столом Каховский-старший скинул с ног шикарные туфли и шевелит пальцами.
— Мобильником снял, по-быстрому, — признался сын, — ты меня тогда ещё выгнал… А потом просто перерисовал… Берёшь?
— Беру, — махнул рукой отец. — А дальше?
Картина вроде бы была яркая, цветная, но вот только все цвета отдавали раздражающей кислотой. Единственным «нормальным» пятном среди потока людей, машин и света — Валька нарисовал вечерний центральный бульвар — был обтрёпанный мальчишка лет 10. Сидя с поджатыми ногами на ограждении подземного перехода, он обмакивал палец в стоящую рядом бутылку с молоком и кормил прижатого к груди крошечного щенка. На чумазом лице мальчишки сияла — другого слова подобрать было нельзя — улыбка.
Родители долго молчали. Валька тоже молчал, глядя в окно. По нему шуршал весенний дождь.
— Валь… — тихо сказала Ирина, — а эту — мне? Хорошо? Как раз в галерею…
— Бери, — не поворачиваясь, ответил Валька. Снова воцарилось молчание, и Каховский-старший излишне оживлённо поинтересовался:
— Ну а дальше-то, дальше что?
Валька повернулся, переложил листы. Отец засмеялся:
— Ну конечно, куда без него! Ир, смотри, как он Делароша разрисовал!
— Де ла Роша, — поправил Валька. И, тоже посмотрев на картонный лист, невольно улыбнулся вслед отцу.
3
Клод-Антуан де ла Рош, тренер Деларош, как называли его те, кто его плохо знал, был похож на героя старого фильма про фехтовальщиков — высокий, изящный, стройный, как танцор, мужчина лет сорока с худым смуглым лицом, узкими губами, на которых часто появлялась тонкая улыбка и ярко-синими глазами. Всегда прямой, длинноволосый, с пружинистым шагом и сильным французским акцентом (хотя он жил в России уже лет десять), он сперва «не показался» Вальке. Пять лет назад его, девятилетнего, отец привез ранним утром в небольшой зальчик на окраине города, сказав, что хочет, чтобы Валька занимался у хорошего маэстро. Валька не понял — что его, музыке учить собираются? Но он и так играл на гитаре и на пианино, и пел… Валька хмуро качался всю дорогу на сиденье и мрачно посмотрел на неброскую вывеску над входом:
Ш К О Л А
Д Е ЛА РОШ
Он не спросил отца, что это такое, потому что привык верить отцу. Сергей Степанович оставил сына в машине и исчез довольно надолго. Валька успел соскучиться и даже разозлиться, он ещё и поэтому мрачно посмотрел на незнакомого мужчину, который, не говоря худого слова, приказал Вальке раздеться до трусов и заставил то приседать, то поднимать ноги, то просто мял плечи и руки по всей длине… Пальцы у мужчины были тонкие, жёсткие, сухие и холодные. Наконец он кивнул и обратился к сидевшему тут же отцу (без него Валька ни за что не позволил бы всё это с собой выделывать):
— Ну что ж, хорошо — он сильно грассировал. — Я буду его учить, Серж. Отличный материал. Пусть приходит, ты знаешь график.
Валька смолчал, когда его назвали «материалом». Но в машине потребовал объяснений. Отец буркнул: «Будешь учиться рукопашке.»
Валька воспрянул духом. Против этого он ничего не имел и ждал первого занятия с нетерпением. Но каково было его разочарование!
Группа де ла Роша была маленькой — около дюжины мальчишек. Вместо кимоно, татами и боевых выкриков, от которых лопаются уши противника, тут было что-то, похожее на танец или гимнастику, глупое фехтование на палках, плюс — бесконечные рассказы об этикете и нормах поведения. Все обращались друг к другу невыносимо учтиво, мальчишки носили длинные волосы, которые перехватывали лентами, у троих были «заклепки» — а эти штуки Валька тихо ненавидел. Короче, такого от отца Валька не ожидал и вернулся домой чернее тучи.
Отец сам сказал ему: «Ну что ж. если через месяц захочешь уйти — я не буду против. Но этот месяц — прошу тебя — походи регулярно. Хорошо?»
Валька согласился.
Первое подозрение, что всё не так плохо, появилось у него, когда один из мальчишек — тогда Валька толком ещё никого не знал — в раздевалке сшиб с головы другого спичечный коробок ударом ноги — неуловимо-плавным, красивым. Это называлось «саватта». А через две недели произошло и ещё кое-что. Валька потом долго подозревал, что это подстроил отец… пока не понял, что де ла Рош на такое не согласился бы даже под пыткой.
Де ла Рош и трое его учеников шли после занятий, припозднившись на уборке зала, к автобусной остановке. И прямо возле неё наткнулись на омерзительную, но нередкую в наши дни сцену.
Трое кавказцев, скрутив молодую женщину, тащили её в кусты.
Валька помнил, как де ла Рош оказался рядом в один прыжок.
От первого удара, коротко хрюкнув, завалился носом в траву один нападающий. Второй и третий, отскочив, выхватили ножи, что-то закричали с визгливым угрожающим матом… Де ла Рош не стал ждать и отступать. И через секунду один корчился на земле, держась за воткнутый глубоко в бедро свой собственный нож, а третий — самый молодой — с невероятно вывернутой рукой прыгал вокруг де ла Роша и тоненько кричал детским голосом: «Айайайай дя-дэнь-ка-а, ы-нэ-на-да-а, нэнаданэнада, нэ бу-ду, нэбуду!» Де ла Рош довернул руку — хрустнула, выскакивая наружу через одежду, кость — и бросил: «Прочь, падаль, — и нагнулся к сидящей на земле женщине: — Встаньте, сударыня. Я помогу вам,» — и подал узкую ладонь.
