Елена Езерская - Цена сокровищ: Опасные тайны Китеж-града
– Очень вкусно.
– Сереже подарили в командировке.
– Анна Петровна. – Я поставил чашечку на стол. – В следующем году мне исполнится сорок семь, а мы никогда с вами об этом не говорили.
Она отвернулась к окну.
– Почему вы терпите все это?
– Ты выбрал неверное слово. – Она посмотрела на меня с укоряющей прямотой. – Это моя жизнь. Тебя же твоя жизнь устраивает.
– Я так живу, чтобы не жить, как он.
– Значит, это не твоя жизнь.
Забавно, я никогда не рассматривал этот вопрос в таком аспекте. То есть она полагает, что все это время я живу не своей жизнью, а любыми иными не-другими жизнями. Я с удивлением взглянул на Анну Петровну – кажется, я начал понимать, почему они с отцом столько лет вместе. И почему-то вдруг разом успокоился – медленно, не отрываясь от чашечки, выпил остывший чай одним долгим глотком, поднялся из-за стола, обнял ее и вернулся к себе.
В спальне я с удобством устроился на кровати: бросил рядом с собой поверх одеяла трубку радиотелефона, подложил подушку под спину – пусть понежится и расслабится, включил телевизор – без звука, чтоб мелькало, пока буду маме звонить, и замер у засветившегося экрана, с которого на меня смотрел Олег. Адвокат Емельянов. Дорогой и успешный. Судя по тексту бегущей строки, он говорил о своей подопечной – Стелла Чернова обвиняется в убийстве мужа-бизнесмена. А еще – при невыясненных обстоятельствах, запутанное дело, сложное расследование, субъективность криминальных факторов, амнезия и неясность побудительных мотивов, если таковые были у его подзащитной. И потом – фотография Стеллы на гламурной тусовке под руку с мужем, оба кажутся такими счастливыми! И такими безнадежно красивыми.
Я не успел позвонить – раздался звонок, мама тоже смотрела «Криминальный час».
– Не стану говорить, что ты мог бы и сам догадаться сообщить своей матери о приезде, но я уже в курсе – самолет прилетел, и Глафира сказала, что, когда возвращалась из магазина, видела, как ты выходил из машины у подъезда…
Глафира! Давняя мамина осведомительница – консьержка из квартиры на третьем этаже. Когда родители переехали, она исправно доносила матери обо всем, что происходило в моей квартире или у Анны Петровны. Первое время после их отъезда я пребывал в упоении свободы и анархии, но потом тетя Аня предупредила – возвращайся пораньше, когда в подъезде дежурит Глафира Игнатьевна. Я понял – через несколько дней поменял замок в дверях и с тех пор больше девушек к себе не приводил, всегда соглашаясь проводить их домой. Мне казалось, что и отец тоже перестал появляться в нашем доме, но приметы его присутствия в квартире Анны Петровны были всегда столь очевидны, что я неизменно восхищался его умением не отказывать себе ни в чем хорошем. Я и сейчас еще не достиг такой виртуозности. А Глафира по-прежнему на посту – иногда я думаю, что силы и бодрости долголетней старушке придает ее неукротимое любопытство.
– Ты не голодный? То, что дают в самолете, есть невозможно. А у тебя нет привычки держать запас в холодильнике (мне не нужен запас, у меня, как и у папы, есть Анна Петровна). Где ты ел? Или не ел? Почему ты молчишь? У тебя болит горло? Ты не простудился в Сибири?
– Мама, сейчас лето.
– Европа замерзает, там град и ледяные ливни! Ты мне не ответил, ты голоден? Мне приехать к тебе, привезти котлеток и каши?
– Мама, мне в оргкомитете дали сухим пайком суточные, это сделано для всех, кто улетал до завтрака. Там вполне приличный набор копченостей, выпечки, соков. Я сыт, я пытаюсь поспать, на конференции была очень насыщенная программа, а завтра у меня уже лекции в первую пару.
– Хорошо, хорошо… – Мама явно отвлеклась к телевизору. Было на что: в кадре крупным планом показали лицо несчастной Стеллы – изможденное, похудевшее, круги под глазами, взгляд опустошенный и растерянный. – Хорошо, очень хорошо!
– Мама, ты о чем?
– Если ты не устал, то включи криминальный канал, там сейчас показали твою одноклассницу Климову. Я не зря говорила тебе, что дружба с этой девчонкой не доведет до добра. Представляешь, своими руками застрелила собственного мужа! Какое счастье, что я не позволила тебе создать с ней семью. А если бы это был ты?
– Не говори глупостей.
– А ты посмотри! Сам, сам посмотри! Вот дрянь-то! И прячется за адвоката. Да это Олежка!.. Вот уж не думала, что он на такое решится – защищать эту стерву.
– Мама! Мне это неинтересно! – почти закричал я в трубку, и она осеклась, засуетилась:
– Отдыхай, отдыхай, я завтра тебе позвоню.
Точно так я кричал лет тридцать назад, когда мама нашла нас со Стеллой в соседнем дворе в беседке, где мы целовались. Мама всегда ждала меня по часам, и если в десять я не возвращался домой, то она выходила искать меня, обегала квартал за кварталом. Отец однажды очень серьезно сказал: я прошу тебя так больше не делать, вечер – самое удобное время для работы, а мне приходится вставать из-за стола, отрываться от бумаг и бегать по улицам за твоей сумасшедшей матерью, которая вбила себе в голову, что с ее сыном случилась беда. Я старался выполнять эту просьбу. Но чудесные школьные годы закончились год назад, стояла студенческая весна – одуряюще теплая и пряная. И в тот день Стелла почему-то тоже не хотела идти домой.
Я любил ее с первого класса. И не потому, что она была самой красивой девочкой в школе. Просто казалось, что Стеллу окружает сияние. Оно исходило от всего ее облика – от длинных пшеничных волос, от фигуры. И чем старше она становилась, тем сильнее я зависел от желания греться в его лучах. Я провожал ее домой после занятий, я носил ее портфель. Однажды Стеллу с другими девчонками из соседней школы застала биологичка – они курили за теплицей, которая словно стеной отгораживала мир элитной школы от обычной. Я искал Стеллу на перемене и видел, как она свернула за здание, а когда подошел ближе, то заметил, что биологичка, приходившая проверить посадки, поднялась на цыпочки и что-то разглядывает поверх своих растений за окном теплицы. Я успел предупредить девчонок и Стеллу и единственный попался на глаза биологичке, которая застала меня «на месте преступления». Мне, конечно, влетело, но вмешался отец, и директор ограничилась «удом» по поведению в первой четверти. Дома тоже не обошлось без скандала, правда, отец не дал маме долго кричать и заметил потом, что благородство – прекрасное качество, особенно для мужчины, но и оно наказуемо. Я не знаю, как он узнал, может быть, просто догадался, потому что в нашем доме никто никогда не курил, а я с тех пор обязательно сопровождал Стеллу, когда она бегала на переменах за теплицу, и начал покуривать сам. Я бросил курить, когда Стелла вышла замуж. Я не знал ее мужа, о свадьбе мне рассказал Олег. А до этого после школы мы не виделись с ней почти десять лет. После случая в беседке мама ходила к родителям Стеллы и устроила там разнос – в нашей школе учатся только приличные дети, а девочка, целующаяся с мальчиком в полутемном дворе, просто… Отец Стеллы велел маме уйти, я не знаю, что сказали родители Стелле, но когда я назавтра ей позвонил, мне ответила Стеллина мама и попросила как можно скорее забыть этот номер. На мой вопрос «зачем ты сделала это?» мама пожала плечами – ты потом скажешь мне спасибо, она слишком красива, чтобы все было хорошо, красота приносит несчастье, а я не хочу, чтобы мой сын пострадал. Она тебе не пара – это утверждение я слышал много лет подряд, я привык к этой мысли, я почти поверил в нее. Я забыл Стеллу – позволил думать себе, что забыл.
