Дарья Кузнецова - Во имя Жизни (СИ)
— Отбой, — кивнул он и отключился.
А я, как и обещал, всерьёз задумался. Глупо было отрицать справедливость высказанных Семёном подозрений: добыть контакты конкретного человека не то чтобы невозможно, но очень трудно. Способов сделать это лично я видел всего несколько, и только один не был подозрительным: спросить у кого-то, кто в курсе. Людей, у которых имелись контакты моей болталки, в мире было очень немного; семья да ещё несколько близких знакомых. Так что в итоге я решил начать именно с этого варианта.
— Слушаю тебя, чемпион, — болталка отобразила улыбающуюся физиономию Ирвина Уотса, моего агента.
У этого парня, — а выглядел он в свои сорок лет на шестнадцать, — было несколько важных достоинств, делавших его незаменимым. Во-первых, обаяние и умение при необходимости без мыла пролезть в любую щель, выяснить и организовать что угодно. Во-вторых, отличная память и вставленные нужным концом очень практичные и расчётливые мозги; я в сравнении с ним чувствовал себя наивным ребёнком. Ну, и, в-третьих, кипучая неуёмная энергия, которая порой, перехлёстывая разумные пределы, превращалась в недостаток.
— Привет, Винни. Вспомни, пожалуйста; ты в последнее время никому не давал мои контакты? — не стал я ходить вокруг да около. Уотс парень занятой, он не любит долгие расшаркивания. Нет, потерпеть-то потерпит, но зачем, если я тоже этого не люблю?
— Как же, давал, — улыбка потеплела на десяток градусов. — Что, неужели не понравилась корреспонденточка? Очень она с тобой поговорить хотела; дай, думаю, помогу девочке. Хороша ведь, скажи! Или она что-нибудь не то учудила? — нахмурился Ирвин. — Я вроде проверил: действительно, корреспондентка, отзывы хорошие.
— Нет, всё в порядке, — отмахнулся я. — Просто удивило, откуда контакты.
— С этим не волнуйся, я свою работу знаю, и не твой прямой скинул, а немного подшаманил с переадресацией. Даже если от неё что-нибудь куда-нибудь утечёт, через неделю этот контакт станет пустышкой. Я своё дело знаю, — Уотс опять расплылся в улыбке.
— Куда я попал, сплошные шпионы кругом, — хмыкнул я. — Шёл бы вон служить на благо родины, чего талант по пустякам разменивать?
— За благо родины столько не платят, если только торговать им, — рассмеялся он. — А это дело хлопотное, да и незаконное; а я, знаешь ли, к законам отношусь с большим уважением. Как там было у классика… А! Чту уголовный кодекс, вот.
— Знаю, знаю, — не стал спорить я. — Ладно, спасибо, ты меня успокоил. Отбой.
Ирвин кивнул и отключился, и почти в тот же момент я получил входящий от Семёна.
— Значит, слушай, — задумчиво хмурясь, начал брат без приветствия. — Парень твой действительно почти месяц назад прибыл на Гайтару. Там какая-то мутная история. Вроде он под собственное дело денег у кого-то не того занял, или кинул на деньги; короче, задолжал изрядно, и попёрся туда в попытке сорвать сразу и много. Более того, этот кретин не нашёл ничего лучше, чем податься в заведение папаши Чуна. Если в двух словах, это вроде того, чем занимаешься ты, но — по правилам хозяина. А правила несложные: победитель получает солидный куш, судьбой побеждённого распоряжается Чун. Учитывая, что этот старый говнюк — крупный работорговец, у твоего приятеля были все шансы выжить. Вот только для установления его местонахождения нужно будет потратить много времени и сил. Было бы моё ведомство, я бы тебе нашёл человечка под это дело, но Китагуро уж очень принципиальный и правильный мужик, он против инструкций так грубо не попрёт.
— Значит, придётся разбираться лично? — полуутвердительно проговорил я.
— Как говорит моя зверушка, «дырку над тобой в небе, Зуев!», — хмыкнул Семён. — Дальше должны следовать нотации и уговоры минут на десять; дофантазируй сам, мне лень попусту сотрясать воздух. Я, чёрт побери, на твоём месте тоже полез бы сам, потому что это самый напрашивающийся вариант. Профессионалов, которым это можно доверить, вокруг хватает, но они все при деле; причём тут важнее чтобы человек был надёжный и лично заинтересованный. Там не настолько опасно, чтобы прямо прилетел и пропал, особенно если есть голова на плечах и способность постоять за себя. Придётся побегать, но, в принципе, всё зависит от того, куда твою пропажу продали, а то, может, удастся договориться полюбовно и просто выкупить его обратно, не такой уж он и ценный кадр. Может, мне в отпуск отпроситься да с тобой махнуть?
— Сиди уж, — хмыкнул я. — Будешь прикрывать с орбиты. Если придётся эвакуировать меня, твой Китагуро сжалится?
— Тоже здравая мысль, — медленно кивнул брат. — Ладно, тогда я брошу клич, попробую найти какого-нибудь добровольца потолковей тебе в помощь.
— Ты мне лучше какого-нибудь аборигена потолковей подскажи, близкого к этому Чуну, чтобы не с улицы к серьёзному человеку приходить, — поморщился я.
— Это само собой, соберу пакет информации и тебе скину. Вань, я в тебя верю, но ты шкуру всё-таки побереги, она у тебя призовая и очень ценная, — улыбнулся брат.
— Постараюсь. Слушай, Сём, не в службу, а в дружбу; можешь приглядеть за сестрой моей пропажи? Боюсь, напортачит.
— А говоришь, как женщина не интересует, — рассмеялся он. — Ладно, пригляжу. Если что, подстроим ей арест и непродолжительные каникулы, заодно я с будущей родственницей познакомлюсь. Отбой!
— Отбой, — я кивнул и отключился, не вступая в полемику. Пусть думает что хочет, но между проявлениями совести и судьбой громадная пропасть; уж слишком Кнопка не в моём вкусе. А если она всё-таки нарушит обещание и попробует сама последовать за мной, то с таким человеком мне даже как с приятелем не по пути. Наверное, единственная черта характера, которую отцу удалось воспитать во мне в полной мере и по своему образу и подобию — верность слову. И неприязнь к людям, которые этой чертой не обладают.
Жизнь на чемоданах — отнюдь не лучший вариант существования, но порой, вот в такие моменты, она упрощает многие вещи. Сборы в любую поездку занимают минут десять, не больше: не глядя смахнуть в сумку все вещи, не относящиеся к интерьеру и собственности отеля, и я готов к любым потрясениям.
В этот раз, впрочем, к сборам пришлось подойти более ответственно и дополнить привычный установленный годами набор парой не самых приятных мелочей, которые, тем не менее, могли сослужить мне хорошую службу, или даже спасти жизнь. Правда, для их получения требовалось совершить ещё один звонок.
— Сол, привет, — с улыбкой обратился я к ответившему человеку.
Соломон Гольдштейн был старше меня в два раза, но общались мы как старые приятели — слишком часто приходилось встречаться. Темноволосый, худощавый, с большими печальными глазами и грустной улыбкой, этот человек был, что называется, доктором от бога и имел без преувеличения золотые руки. Те факты, что все мои кости были совершенно целы, невредимы, срастались быстро и правильно, а физиономия по-прежнему отличалась симметричностью, были исключительно его заслугой. Как и не отбитый и не отравленный лекарствами мозг. Он числился моим личным врачом и к этой работе подходил со всей ответственностью, как к личному делу чести. Так что я питал к Солу чувство глубочайшей признательности и уважения к его профессионализму и ответственности. Можно сказать, любил как родного.
