Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане

— Да верно ли это? — воскликнул еще раз Гроляр в неописуемой радости. — Не обмануло ли вас ваше зрение?

— Нисколько, честью уверяю вас! Когда они садились в экипаж, чтобы ехать к Лао Тсину, мы были так близко друг от друга, что мне оставалось только поздороваться с ними! Но я был так поражен тем, что увидел, что не мог рта разинуть от изумления, а они разразились дружным хохотом, сопровождаемым несколькими фразами, которых я не мог понять.

— Хорошо! — решил Гроляр. — Теперь мы увидим, кому придется посмеяться последнему. Особенно важно то обстоятельство, что прибывшие гости не находятся более на борту американского броненосца, куда мы не имеем права входить; а раз они на берегу, значит, они подчинены местным законам и, значит, — мы их тотчас же можем накрыть, зная, где они находятся в данную минуту… Итак, я сию минуту еду к генеральному прокурору, чтобы сообщить ему об этом прибытии нужных нам лиц!

— Я с вами также, — объявил ему Ли Ванг, и оба союзника, попросив у командира китоловку, отплыли в ней на берег.

XI

ВЫЙДЯ ИЗ ЛОДКИ НА БЕРЕГ, ГРОЛЯР И ЛИ ВАНГ тотчас же отправились к генеральному прокурору, жившему весьма недалеко от набережной. Всю дорогу они были так заняты разговором о предстоящем сюрпризе для их противников, что не заметили какого-то малайца, скользившего, как тень, следом за ними. Узнав, в чем дело, генеральный прокурор обещал, конечно, свое содействие и уступил желанию союзников, чтобы арест известных им лиц произошел на самом вечере у Лао Тсина. Это согласие, может быть, совпадало с тайным желанием блюстителя закона — показать могущество судебной власти перед многочисленным собранием представителей высшего общества Батавии.

— Вы можете как ни в чем не бывало отправиться к Лао Тсину, — сказал прокурор, — но я буду там не раньше чем через два часа, потому что мне предстоит еще совершить несколько необходимых в этом случае формальностей, для которых всегда требуется немало времени.

Гроляр и Ли Ванг ушли от прокурора чрезвычайно довольные, нисколько не сетуя на двухчасовое промедление. Эти два часа они могли употребить на обстоятельное обсуждение плана своих будущих действий относительно банкира Лао Тсина: если их противники будут арестованы и преданы в руки французских властей, тогда разговоры с банкиром будут у них совсем другие, — тогда они смогут диктовать ему условия, а не он им, как это было до сих пор! Разговаривая таким образом, они незаметно для себя оказались на территории «Западного Отеля», не подозревая, что таинственный малаец продолжает следить за ними, никому не видимый под покровом темной южной ночи…

Между тем в Уютном Уголке банкира бал был уже в полном разгаре. В огромном зале, великолепно обставленном, играл оркестр из ста музыкантов — для танцоров, в которых недостатка не было. У стен было расставлено множество маленьких столиков для двух и четырех человек; столики были роскошно сервированы и снабжены в изобилии разными блюдами, горячими и холодными, смотря по вкусу каждого гостя. Два лакея, поставленные у каждого столика, служили тем, кто садился за них, исполняя скоро и точно малейшие желания гостей. Кроме того, особенные лакеи разносили повсюду шампанское и разные прохладительные напитки, изобретенные богатой фантазией обитателей жаркого юга.

Необыкновенно живой вальс готов был уже кончиться, к неудовольствию ярых танцоров, и лакеи уже наполнили свои подносы разными прохладительными — для освежения вальсировавших, как вдруг наступило какое-то торжественное молчание: большое эбеновое кресло с серебряными инкрустациями, пустовавшее вот уже более двух лет, оказалось неожиданно занятым. В нем сидел, ко всеобщему изумлению, молодой китаец лет тридцати, с благородными манерами, очень красивый. И всем бросалось в глаза огромное золотое кольцо на указательном пальце его левой руки.

Кто был этот новый гость, — по всем признакам, очень важная личность, — которого окружали трое приближенных и которому служители-китайцы, проходя мимо, оказывали глубокое почтение?

В эту минуту толпа гостей расступилась перед кем-то.

Это был хозяин дома, уже знавший о появлении на его рауте важного лица и спешивший засвидетельствовать ему свое глубокое уважение. Подойдя к новому властелину, он преклонил перед ним одно колено, после чего, встав на ноги, с благоговением взял протянутую ему левую руку и приложился губами к золотому кольцу.

— Привет мой Квангу, нашему великому главе, которому клянусь моим вечным повиновением и послушанием до конца моих дней! — воскликнул с энтузиазмом банкир.

— Привет мой благородному и великодушному Лао Тсину, нашему другу и бывшему другу нашего, вечной памяти и уважения достойного, отца! — отвечал ему с ласковой улыбкой молодой человек.

Все гости занялись толками об этом событии, важном для китайцев, как вдруг в зале раздался громкий голос:

— Именем закона требую, чтобы никто не выходил отсюда!

Удар молнии не был бы поразительнее и ужаснее этих слов, сказанных в самый разгар блестящего праздника, который исключал всякую мысль о чем-либо подобном!

Три раза повторены были эти слова, всякий раз медленно и отчетливо, с надлежащими интервалами, очевидно рассчитанными на эффект!

Лао Тсин мгновенно побледнел, прошептав сдавленным голосом:

— Этот негодный главарь воров ничего не сделал, и теперь все пропало!

Один лишь Кванг не растерялся: воспользовавшись общим вниманием, которое привлек к себе генеральный прокурор, торжественно повторивший три раза свое «именем закона», он быстро встал с кресла и скрылся за его высокой спинкой; здесь он сбросил с себя китайский костюм, положил его под кресло, снял с руки кольцо, которое спрятал в жилетный карман, и оказался в блестящем форменном мундире капитана американского военного флота, с саблей на боку и с серебряным револьвером за поясом. Потом он надел на голову форменную фуражку, вышитую золотом, которую держал наготове в кармане мундира. Это превращение Кванга в американского моряка заняло не более одной минуты. В новом костюме Бартес, — это был он, — стал неузнаваем! Гости Лао Тсина, обратившие свои любопытные взоры опять на таинственное кресло, решительно недоумевали, куда мог деться важный молодой китаец, только что восседавший на нем.