Григорий Гребнев - Пропавшее сокровище. Мир иной
— Вот и отлично! — обрадовался Майгин. — Наконец-то… — Он вдруг озадаченно нахмурился. — Господи, а доктор-то зачем сюда потащился?
— Я, кажется, понимаю, — медленно проговорил Берсеньев.
Геологи переглянулись и расхохотались.
Может ли летать рожденный ползать
Все это время геологи и Арнаутов продолжали исследования и поиски. Изобретатель и Майгин погрузились в механические недра города-звездолета, а Берсеньев с Петей занялись «иллюзионами». Нэнэ не отходил от них ни на шаг. «Иллюзионы» обнаруживались в самых неожиданных местах: в подвалах, среди приборов в лабораториях, в переплетах странных решетчатых башен, стоявших по периферии города, даже на крышах зданий. Просматривая картину за картиной, Берсеньев однажды наткнулся на любопытную и красивую сцену: Эа, золотоволосый мужчина и мальчик весело плескались в большом овальном, видимо, очень глубоком бассейне. Берсеньев был теперь уверен, что мальчик — его звали Суо — являлся сыном Эа и золотоволосого. Посадив на одно плечо Эа, а на другое — Суо, золотоволосый гигант с необычайной легкостью плыл стоя через бассейн. Посредине бассейна он неожиданно опрокинул подругу и сына в воду, но те сейчас же вынырнули и с веселым смехом снова вскарабкались на его плечи. А на краю бассейна стоял и бесстрастно взирал на эту возню монументальный Уру. Вдруг смех замолк, бассейн заволокло туманом, и Берсеньев увидел сидящего возле «музыкальной пагоды» одинокого мальчика. Суо плакал. Перед ним возвышался металлический гигант, держа в вытянутой крюкастой лапе тускло отсвечивающий «иллюзион». И Берсеньев догадался, что Суо с помощью Уру воспроизвел сцену, заснятую, когда его отец и мать были еще живы.
Тот же «иллюзион» показал Берсеньеву и Пете еще одну сценку, но главным действующим лицом в ней был уже… Уру. Этот человекоподобный механизм, напоминавший Берсеньеву статую Командора из «Каменного гостя» Пушкина, неожиданно повел себя, как живой человек. Он положил «иллюзион» рядом с окаменевшим от горя Суо и быстро зашагал к «пагоде». Через минуту загремела бодрая, мажорная музыка. Уру вернулся и принялся маршировать перед мальчиком. Музыка напоминала марш. Железный великан энергично передвигал свои трубоподобные ноги, размахивал руками, раскачивался всем своим гладким округлым корпусом… Даже у хладнокровного Берсеньева мурашки побежали по спине при виде этого «танца». Геолог понял, что механический человек именно танцует, причем очевидно, что делает он это без приказа, по собственной «воле». Мальчик сидел в позе бесконечного отчаяния, а железная махина вышагивала возле него, с грохотом притопывая в такт марша металлическими подошвами по блестящему полу. Наконец Суо поднял голову, скорбно взглянул на танцующего механического слугу и тихо произнес:
— Уру… им…
И тотчас же танец Уру прекратился. Механический человек уронил поднятые клешни и застыл неподвижно…
Эта сцена поразила Берсеньева настолько, что он несколько минут не мог прийти в себя. Уже в той картине, где он впервые увидел Уру, Берсеньев решил, что механизм, сооруженный в образе человека, очевидно, реагирует на голоса своих хозяев, а сочетание каких-то звуков означает для него команду к выполнению тех или иных манипуляций. Но в сцене «танца» Уру явно действовал самостоятельно: он как бы понял, что его маленький хозяин убит горем, что необходимо развлечь его, и в качестве развлечения угостил мальчика танцем. Для этой цели железный истукан даже соответствующую музыку включил в «пагоде». Затем уже последовал приказ Суо: «Уру… им…» Видимо, это значило: «Уру, прекрати!» — и гигант перестал танцевать.
«Неужели он соображает? — думал Берсеньев. — Но это же чудовищно! Это противоестественно… Уру только механизм. Как же может он реагировать на одно лишь мрачное настроение человека, да еще при этом самостоятельно включить какой-то музыкальный инструмент, а затем танцевать или даже ритмично маршировать перед живым человеком, не обращающим на него никакого внимания?…»
Ответа на свой вопрос Берсеньев не находил, мелькнула лишь неясная мысль о каких-то электрических флюидах, исходящих из мозга человека, переживающего сильное горе, и, видимо, непроизвольно включающих в механизме Уру определенную программу действий, равносильную команде: «Развлекать!» Но эта мысль в представлении Берсеньева ассоциировалась со спиритизмом и прочей чертовщиной, и он отбросил ее.
Как бы то ни было, геологи теперь знали, что Суо спасся во время извержения, что весь остальной экипаж погиб и что мальчик остался один, погребенный вместе со звездным кораблем-городом в потоках лавы. Умер он потом где-то здесь, но останков его найти пока не удавалось. Бесследно исчез вместе с мальчиком и Уру…
Берсеньев инстинктивно чувствовал, что Суо перед смертью укрылся в «музыкальной пагоде». Проникнуть в «пагоду», казалось, не было никакой возможности: ее стены, ее крыша не реагировали ни на тепло, ни на звуки. И тем не менее именно там, вероятно, крылась разгадка исчезновения Суо и Уру, — в этом ни Берсеньев, ни Петя, ни остальные уже не сомневались.
— Но эта музыка? Неужели она звучит уже сотни лет? — сказал как-то Берсеньев.
Арнаутов ответил:
— Я бы не удивился, Клавдий Владимирович. Ведь горят же здесь, под куполом, неугасимые фонари. Я не думаю, что музыку и свет здесь кто-то включил по случаю нашего появления на палубе межпланетного корабля…
Пока Берсеньев с Петей возились с «иллюзионами», Арнаутов и Майгин штурмовали машинные отделения корабля-города. Арнаутов занялся задачей чрезвычайной важности: выяснить, какие источники энергии питали и питают все многочисленные установки этого чуда техники, начиная с его чудовищно мощных двигателей и кончая осветительными шарами, «музыкальной пагодой», вентиляцией и так далее. Попутно инженер и геолог тщательно исследовали несколько больших аппаратов непонятного назначения, расположенных в помещении рядом с ракетными отсеками. Если ракетные двигатели корабля-города замерли и бездействовали, видимо, уже несколько веков, то эти таинственные аппараты — громадные шкафы с бесчисленными оконцами — явно жили и продолжали какую-то бесшумную, непонятную и бесконечную работу. Доказательством тому служили короткие световые и звуковые сигналы, похожие на работу телеграфа. Заглянув внутрь одного такого шкафа, Арнаутов увидел там тысячи тысяч тончайших цветных волосков, перепутанных и тянувшихся по всем направлениям. Было ясно, что это провода, которые приводят в действие все сигналы. Но что означали эти сигналы и где находится аккумулятор, который их питает, понять было невозможно…
