Десмонд Бэгли - Золотой киль

Очевидно, он все заносил в счет, поэтому я сказал:

— Вам хорошо за все заплатят. Начнем?

Он отвернулся и стал бранить сыновей:

— И чего вы ждете, ленивые уроды, не слышали, что сказал синьор? Послал же мне Боженька сыновей, с крепкими руками и слабой головой!

Он честил их всю дорогу до ангара, и мне почему-то стало веселее.

Когда прожектора осветили выход из ангара, Франческа сказала, задумчиво глядя на ворота:

— На месте Торлони я попробовала бы прорваться здесь на машине…

— Тараном?

— Да, ворота очень слабые.

Курце усмехнулся:

— Правильно, но мы сможем быстро остановить их. Мы прихватили один из его автомобилей. Я припарковал его поперек въезда за воротами. Если он попробует пойти на таран, то врежется в заслон более крепкий, чем ожидал.

— Тогда оставляю вас здесь, — сказал я. — Надо помочь Пальмерини. — Я побежал вниз к ангару и услышал за спиной шум мотора.

Пальмерини стоял в дверях ангара. Он был вне себя:

— Синьор, вы не можете спустить яхту в таком виде. Без краски, без купороса, голое дно… В наших водах яхта мгновенно выйдет из строя — черви проедят ее насквозь!

— У нас нет времени, придется пойти на риск.

Профессиональная этика была для него важнее всего.

— Не знаю, смогу ли я разрешить, — проворчал он. — Еще ни одна лодка не покидала моей верфи в таком состоянии. Кто-нибудь услышит об этом и непременно скажет «Пальмерини — старый осел, он такой старый, что совсем из ума выжил».

Как ни велико было мое желание поскорее закончить работу, я понимал, что он недалек от истины. И пообещал:

— Никто не узнает об этом, синьор Пальмерини, я никому не скажу.

Мы пошли с ним к яхте. Пальмерини тихо, но упрямо бубнил, что безобразие — выпускать судно с голым днищем, не защищенным от мелких морских паразитов. Он осмотрел киль и постучал по нему костяшками пальцев.

— А это что, синьор! Никогда не слышал, чтобы киль отливали из латуни!

— Я ведь говорил, что люблю экспериментировать.

Он по-петушиному склонил голову, и на его сморщенном личике появилось хитрое выражение.

— Ах, синьор, не было еще такой яхты на Средиземном море. Даже знаменитый «Арго» не сравнялся бы с вашей яхтой — золотое руно не стоило таких денег! — Он засмеялся. — Пойду посмотрю, что успели сделать мои ленивцы.

Он вышел на освещенную площадку перед ангаром, хихикая как помешанный. Думаю, никому не удалось бы сделать на этой верфи хоть что-нибудь без его ведома. Великий интриган этот Пальмерини!

Я позвал его обратно и сказал:

— Синьор Пальмерини, когда все закончится благополучно, я вернусь и куплю вашу верфь, если вы не передумаете. И дам хорошую цену.

Он все еще посмеивался.

— Думаете, я продам свою верфь человеку, который пускается в плавание на судне с голым, непокрашенным днищем?! Ах, мой мальчик, я поддразниваю вас, потому что вы всегда такой серьезный.

Я улыбнулся:

— Очень хорошо, но здесь остается свинцовый киль, который мне не нужен. Уверен, вы найдете ему применение.

По рыночным ценам на свинец старый киль стоил почти полторы тысячи фунтов.

Пальмерини одобрительно кивнул.

— Он мне пригодится. Его стоимость как раз покроет ваши расходы за работу в ночное время. — Он опять захихикал и пошел подгонять своих сыновей.

Уокер по-прежнему был мрачен и бледен, а от моих понуканий помрачнел еще больше, но я делал вид, что не замечаю его настроения, и гонял вовсю. Когда к нам присоединились Курце и Франческа, работа пошла быстрее.

Франческа сказала:

— Я оставила Пьеро за главного. Он знает, что делать. К тому же он ничего не понимает в яхтах.

— Так же, как и ты, — добавил я.

— Верно, но я могу научиться.

— Теперь тебе придется уехать. Здесь для тебя еще долго будет небезопасно.

— Нет, — упрямо заявила она, — я остаюсь.

— Ты уедешь.

Франческа с вызовом посмотрела на меня.

— А как ты сможешь заставить меня уехать?

Она обезоружила меня и знала это. Я растерялся и промолчал.

— Не волнуйся, я не только не останусь в Рапалло, но даже поплыву с тобой.

— Решим позже, — ответил я, — сейчас не время спорить.

Мы вытащили «Санфорд» из ангара, и младший Пальмерини подогнал небольшой кран. Он подцепил мачту и поднял ее высоко над яхтой, а затем медленно стал опускать ее в пяртнерс.[12] Я находился под мачтой и следил, чтобы нижним концом она встала точно в гнездо. Старый Пальмерини спустился ко мне.

— Я сам займусь креплением. Если вы так торопитесь, как говорили, то вам лучше заняться двигателем.

И я пошел на корму проверять двигатель. Пока яхта стояла в ангаре, я по два раза в неделю гонял его на разных оборотах. Двигатель завелся сразу и работал ровно и бесшумно; за него я мог не беспокоиться: лишь бы в море выйти, а там он покажет, на что способен.

Я проверил танки с топливом и водой и вернулся на палубу, чтобы помочь ребятам Пальмерини управиться с такелажем. Не прерывая работы, мы выпили кофе, который принесла Франческа. Когда я благодарил ее за кофе, она тихонько напомнила:

— Срок истекает.

— Бог мой! — воскликнул я, взглянув на часы. — У нас остался всего час! Что там у Пьеро?

— Все тихо. Сколько вам нужно еще времени, чтобы закончить работу?

— Все не так плохо, как кажется, — успокоил ее я. — Хотя, думаю, нам нужно еще около двух часов.

— Тогда придется драться, — заключила она.

— Похоже на то. — Тут я вспомнил о плане Курце. — Но ведь их должно быть немного.

— Пойду к Пьеро, — сказала Франческа. — Если что-нибудь начнется, дам знать.

Я посмотрел ей вслед и вернулся к Уокеру:

— На бегучий такелаж наплевать, закрепим его потом в море. Только пропусти фалы через шкивы и привяжи их. Времени мало.

Если до этого мы работали напряженно, то теперь просто выбивались из сил… Но все равно не успели. Из конторы к нам бежала Франческа.

— Хал, Хал, Пьеро зовет тебя.

Я бросил все и побежал, Курце — за мной. Пьеро разговаривал по телефону, когда я вошел. Через минуту он повесил трубку и сказал:

— Началось.

Курце присел к столу, на котором была расстелена карта.

— Кто там?

Пьеро ткнул пальцем в карту:

— Вот эти. За ними следуют двое наших.

— Это не те четверо, которых мы собирались сразу убрать?

— Нет, об этих я ничего не знал. — Он подошел к окну, высунулся и сказал несколько слов караульному. Я посмотрел на часы — половина третьего.

Мы сидели молча и слушали, как уходят минуты. Обстановка была гнетущей и напомнила мне, как во время войны мы сидели в ожидании атаки, не зная даже, когда и откуда пойдет враг.