Василий Ардаматский - “Грант” вызывает Москву
— Я все беру на себя, — успокоил его Федорчук и подтолкнул к двери.
Прошло уже гораздо больше часа, а Вальтер все еще стоял около кинотеатра. Юля издали показала его Григоренко и вернулась домой.
Григоренко остановился в двух шагах от немца и бесцеремонно смотрел на него, как это делают люди, встретив давно знакомого, но еще не уверенные в том, что не ошиблись. Вальтер заметил, его рассматривает какой-то парень, и сначала отвернулся. Через минуту он оглянулся — парень все еще смотрел на него, но теперь приветливо улыбался. Вальтер тоже улыбнулся, и тогда Григоренко подошел к нему.
— Вас, случайно, зовут не Вальтер? — спросил Григоренко.
— Да, Вальтер, — удивленно ответил немец.
— Вот так встреча! — воскликнул Григоренко. — А вы меня не помните?
— Извините, нет, — ответил Вальтер, удивленно глядя в лицо Григоренко.
— Ай, нехорошо, — укоризненно покачал головой Григоренко. — Я же вместе с вами работал на аэродроме в Великих Луках, вы были механиком от “Дерулюфта”, а я слесарем в мастерских. Впрочем, тогда я еще был не слесарем, а всего только учеником слесаря. Костя меня звать.
— Не может быть! — тихо произнес Вальтер. Григоренко видел, что он волнуется.
— Что значит — не может быть? — рассмеялся Григоренко. — Тогда, значит, я вру?
— Нет, нет, что вы, — торопливо говорил Вальтер. — Но это так неожиданно. Да, да, я работал там и имел там много друзей… — Вальтер весь сжался, предчувствуя, что наступает момент, которого он так ждал, но он постарался взять себя в руки и сказал спокойно: — Но вас, извините, не помню. Я помню, например, Григория Осокина.
— Гришку! Ну как же! А Петрова помните? — наобум спросил Григоренко, рассчитывая только на популярность этой фамилии.
— Кузьму Петровича? Конечно, помню. Я же с ним потом целый год переписывался, — радостно подтвердил Вальтер. И вдруг пропел: — “Мы молодая гвардия рабочих и крестьян” — это же Кузьма меня выучил.
— Идете в кино? — спросил Григоренко.
— Н-нет, — Вальтер смущенно запнулся.
— Тогда уйдем с этого базара, поговорим хоть пяток минут, вспомним старое время, — предложил Григоренко.
Вальтер замялся и посмотрел на часы:
— Я жду одного человека…
— Да мы вон там, около дома, сядем на лавочку, и вам будет видно, как он подойдет, — говорил Григоренко, направляясь к скамейке.
Они сели, и Григоренко, положив руку на колено немца, спросил:
— Как же это получается, друг Вальтер: тогда в Великих Луках вы завели друзей, а теперь приехали их убивать?
Вальтер вздрогнул и повернулся лицом к Григоренко.
— Нет, я приехал не за этим, — сказал Вальтер.
— А зачем?
Вальтер помычал и ответил негромко:
— В общем, Костя, не затем — можете мне поверить, не затем.
И хотя он не повторил того, что сказал Юле, Григоренко решил больше не тянуть время.
— У нас, у русских, есть поговорка: “Языком масла не собьешь”, — сказал он. — Ваш Гитлер тоже говорит, что желает нам добра, только мы от того добра в крови захлебываемся.
Вальтер молчал, Григоренко видел его стиснутые, побелевшие руки.
— Я все-таки не помню вас по Великим Лукам, — вдруг сказал немец с вызовом.
— В данных обстоятельствах важно, что я вас помню, — ответил Григоренко, делая ударение на слове “я”.
После этого Вальтер долго молчал, а потом сказал:
— Хорошо, я пойду на риск, я делаю это сегодня уже второй раз.
— Второй раз? — удивленно спросил Григоренко, прекрасно зная, что имеет в виду немец.
— Но это не имеет значения, — устало ответил Вальтер и вдруг решительно спросил: — Вы действительно хотите убедиться, что я не на словах, а на деле друг советских людей?
— Да, хочу.
— Тогда скажите, что я должен сделать, и я сделаю это, клянусь моими родителями и моими детьми…
— Я скажу. Но при одном условии.
Требование написать расписку испугало Вальтера. Сначала он категорически отказался. Потом спросил, кому нужен этот документ.
— Тем, кому вы хотите помогать, — ответил Григоренко.
Вальтер снова помолчал, потом вынул из кармана записную книжку и сказал решительно:
— Диктуйте…
Григоренко сообщил ему пароль, они крепко пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны…
Вечером Григоренко доложил обо всем Шрагину и вопреки его ожиданию получил одобрение.
Так завершилась встреча с “непонятным” немцем, с которым познакомился на аэродроме подпольщик Серчалов. Но самого Серчалова по просьбе Шрагина с аэродрома отозвали: он действительно оказался плохим конспиратором.
Глава 30
В гости к Эмме Густавовне приехал из Германии ее родственник Вильгельм фон Аммельштейн. Это был семидесятипятилетний старик огромного, почти двухметрового роста, но его позвоночник словно устал носить громоздкое тело: когда Аммельштейн стоял, вертикально держалась только нижняя часть его тела, а верхняя была сильно наклонена вперед. Впрочем, это не мешало ему быть весьма подвижным и даже суетливым. Его распирали впечатления, и так как он был говорлив до невозможности, его въедливый тенорок звучал в доме с утра до вечера.
— Ах, как это прекрасно, что я нашел вас! — говорил он Эмме Густавовне. — Я промчался через всю Европу и прямо помолодел от этой поездки.
Первое время Эмма Густавовна держалась смущенно и больше молчала, но постепенно она освоилась с объявившимся родственником и стала ему достойной собеседницей. С интересом выслушала она историю рода Аммельштейнов и в ответ рассказала свою родословную. Да, да, не было уже никакого сомнения, они действительно родственники. Когда Эмма Густавовна знакомила Аммельштейна с Лилей и Шрагиным, старик прослезился.
— Как это прекрасно! — пробормотал он, и его склеротическое лицо потемнело. — Теперь я знаю, моя одинокая могила не зарастет бурьяном. — И тут же, без всякой паузы, он начал деловито расспрашивать Шрагина, кто он, и какая у него специальность, и не знает ли он, случайно, сельское хозяйство.
— Нет, в сельских делах я ничего не смыслю, — с любезной улыбкой ответил Шрагин. Ему была смешна вся эта ситуация, и он понимал, куда клонит старик.
— Это понятие составить не так уж трудно, когда хозяйство ведет умный управляющий. — Старик победоносно оглядел все маленькое общество, собравшееся в гостиной, и сказал: — Я надеюсь что как только кончится эта военная неразбериха, вы переедете ко мне. Я хочу в своем доме видеть правнуков. — Старик поманил Лилю к себе и, пригнув, поцеловал ее в лоб.
В ближайшее воскресенье у Эммы Густавовны был день рождения, и она решила позвать гостей. Впервые она пригласила не только немцев, но и своих давних знакомых из оставшихся в городе. Вероятно, ей хотелось похвастаться перед ними своим новым положением. Аммельштейн дал деньги, а Штромм договорился с офицерским рестораном, который должен был обеспечить ужин всем, вплоть до сервировки и кельнеров.
