Томек на Черном континенте - Альфред Шклярский
— Тьфу, только скотина может так напиться, — пробурчал боцман, бросая на обезьян взгляд, полный презрения.
— Мне приходилось видеть и людей в таком состоянии, — шепнул Томек.
— Не болтай по-пустому, такие люди тоже не лучше скота, — возмутился моряк. — Порядочный человек всегда пьет в меру, притом… лучше всего ром.
— Тише! — прошипел Хантер.
Негры, как дýхи, подошли к неподвижно лежащим гориллам. Они почти в молитвенном настроении поставили на землю клетки рядом с обезьянами. Матомба многозначительно посмотрел боцману в глаза.
Надо сказать, что у веселого моряка всегда хватало храбрости, если нужно было показать свою чрезвычайную силу и отвагу. Как только он почувствовал на себе взгляд Матомбы, то сразу отбросил ружье в сторону.
— Подвиньте-ка ближе открытую клетку, — обратился он к Хантеру и направился к обезьянам.
— Боцман, подходите к ним сзади и держите руки как можно дальше от морды горилл, — предупредил Смуга.
Моряк осторожно, по-кошачьи, подошел к самцу, схватил его за мощные плечи и повернул на живот. Жилистыми руками он обхватил гориллу в талии. Огромная обезьяна, должно быть, весила порядочно, потому что, когда боцман поднял с земли неподвижное тело, на его лбу жилы налились кровью. Не прошло и минуты, как горилла лежала в железной клетке.
Восторженный шепот негров был для боцмана самой лучшей наградой. Довольный собой, он гордо поглядывал на Матомбу. Негр стоял с широко открытым ртом, а его взгляд, исполненный восторга, выражал больше, чем можно было высказать словами.
Теперь моряк подошел к самке. Однако, или потому, что она выпила меньше пива, чем ее супруг, или до ее сознания доходил отчаянный писк малыша, она оскалила зубы, хотя и не открыла глаз. Увидев это, Вильмовский и Хантер кинулись боцману на помощь. Как только Хантер отбросил винтовку в сторону, чуткий, как всегда, Смуга немедленно поднял с земли свое ружье и подошел к Томеку, который с интересом наблюдал за боцманом.
Вдруг сзади охотников, поднимавших с земли упирающуюся самку, в кустах послышался шорох. Из чащи на четвереньках вылезла горилла колоссальных размеров. Увидев людей, она поднялась на задние лапы. Рост животного, безусловно, был больше двух метров, потому что ей приходилось смотреть на людей сверху вниз. Темно-серые, дико блестевшие глаза без всякого страха глядели на кучку людей. Горилла внезапно сжала кулаки и стала молотить себя по груди. Послышался глухой гул. Обезьяна громко рявкнула, а потом издала такой ужасный крик, что люди остолбенели. Глаза животного горели бешенством. Короткая грива на низком лбу то приподнималась, то опускалась. Горилла била себя в грудь огромными, как буханки хлеба, кулаками, непрерывно рычала, как будто звала на помощь злых духов, дремлющих в глубине джунглей. Она сделала два шага, на минутку задержалась, потом наклонила туловище и, не переставая рычать, раскачивающейся походкой направилась к группе людей.
Животное появилось столь неожиданно, что, кроме Смуги и Томека, никто не успел схватить оружие. Даже масаи отбросили свои винтовки, когда наблюдали за тем, как боцман сажал самца в клетку. Вильмовский, Хантер и Новицкий в этот момент находились всего лишь на расстоянии каких-нибудь пяти метров от нападавшей гориллы. Они сразу же поняли, что им грозит. В первый момент Вильмовский и Хантер очень испугались, но неустрашимый боцман не потерял головы. Не поднимаясь с колен, он выхватил из-за пояса острый нож. Новицкий решил хотя бы на момент задержать разъяренное животное и тем самым дать возможность товарищам подготовиться к защите.
Детеныш неожиданно испугался ужасного рычания чужой гориллы. Он неловко перепрыгнул через тело матери и бросился к Томеку и Смуге. Горилла, непрерывно рыча, направилась вслед за малышом. Смуга прицелился, но еще не отважился нажать на спуск. Левая рука бесстрашного путешественника дрожала, делая невозможной меткую стрельбу. Лицо у Смуги побледнело, на лбу выступили капли пота. Несмотря на это, он остался хладнокровным.
— Томек, стреляй! Целься между глаз! — крикнул он, выдвигаясь несколько вперед.
Это был последний момент. Горилла приближалась. Крик Смуги спас жизнь троим охотникам, стоявшим около неподвижно лежащей самки. Услышав человеческий голос, обезьяна одним движением длинных рук отбросила в сторону Вильмовского и Хантера, перескочила через великана-боцмана, который мужественно всадил в нее нож, и побежала к мальчику и Смуге. Томек не понимал, почему Смуга не стреляет, но, как только услышал приказ, молниеносно прицелился в гориллу. В его голове пронеслась мысль, что все в этот момент смотрят на него. Он уверенно нажал на спуск.
Раздался сухой звук выстрела. Горилла застонала совсем как человек и упала вперед. Несколько минут огромное тело животного билось в конвульсиях.
В овраге раздался триумфальный крик негров, несколько раз отразившийся от стены леса. Вильмовский и Хантер, совершенно невредимые, только теперь схватили ружья. Боцман тяжело поднялся; проклиная всех и вся, он стал растирать ушибленные места. Смуга, еще совсем бледный, но уже совершенно спокойный, подошел к убитой горилле. Концом ружейного ствола он приподнял ее голову. Маленькое отверстие от пули штуцера виднелось точно между залитыми кровью глазами животного.
Боцман тоже приковылял к убитой горилле. Спокойно, будто ничего особенного не случилось, сказал:
— Провалиться мне на этом месте, но это силач из силачей! Вы видели, как она без всякого усилия перескочила через меня? Месхерия и вы там, остальные, поверните ее на спину. Выньте нож из ее груди!
Вильмовский подошел к сыну и без слов потрепал его по плечам.
— Томек и боцман сделали все, что было в их силах для нашего спасения. Они сегодня герои, — отозвался Смуга. — Ты, наверное, удивляешься, Анджей, почему я сам не стрелял?
— Я сразу заметил, что с тобой происходит что-то неладное, — признался Вильмовский. — Когда ты опустил ружье, не выстрелив, я испугался больше, чем от неожиданного нападения гориллы. Что с тобой случилось, Ян?
— Меня преследует тень мстительного Кастанедо, — печально улыбнулся Смуга. — Я теперь не могу от вас скрывать то, что иногда чувствую странную слабость в левой руке. Она начинает у меня дрожать, как в лихорадке. Вот и все! Я не был уверен в меткости своего выстрела, а промахнуться нельзя было, потому что это кончилось бы смертью многих из нас. Я тебя поздравляю, Томек.
— Счастье твое, браток! Мне на
