Артур Дойл - Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса [сборник]

— Весьма вероятно, мама.

— Так, теперь дальше. «Ее подставили, и я оказался на бобах». Подумать только, Роуз! Скорее всего, он не попал на лошадь, а упал с нее. Уверена, что ей поставили подножку или швырнули под ноги какую-нибудь палку. Она, конечно, споткнулась и упала, и Джек вместе с ней. Боже, какой кошмар! Джеки, бедный мой мальчик, дорогой мой сыночек!

— А бобы-то тут при чем? — хохотнула Роуз.

— Не смей так говорить, когда с твоим братом случилось несчастье! — вспыхнула миссис Латур. — Мне кажется, что Джек упал с лошади прямо на сушеные бобы — этот же ведь так больно, не приведи Господи! Вот следующее предложение более понятно. «Если есть деньги, вышлите, сколько сможете». Понятно, что он этим хочет сказать. Несомненно, он хочет заплатить доктору за лечение. Бедный мой малыш! В заключение он пишет, что скоро все уладится, и он, возможно, навестит нас.

— Ну что ж, это радует, — ответила девушка. — Надеюсь, он скоро приедет и расскажет, как все было.

— Пора бы уже стол к ужину накрывать, — вдруг вспомнила миссис Латур. — Генри вот-вот вернется.

— Не надо звать горничную Мари, — сказала девушка. — Генри утверждает, что в искусстве сервировки стола мне нет равных.

Ее мать рассмеялась и стала наблюдать, как Роуз хлопочет вокруг стола, после чего пустилась в свои обычные горестные рассуждения о ножах и вилках.

— Ты положила сидящему во главе стола четыре ножа, — поучала она, — а его соседу справа придется обходиться одной вилкой. Послушай, Роуз, это не Генри там поднимается по лестнице?

— Идут двое.

— Полагаю, один из них — твой брат.

— Именно так! — воскликнула Роуз, когда в замке повернулся ключ, и в прихожей послышался мужской голос. — Как все прошло, Гарри? Удачно?

Она одним прыжком одолела коридор и повисла у брата на шее.

— Погоди, погоди, Роузи! Дай мне снять пальто, прежде чем ты меня задушишь! На сей раз мне повезло, и я получил ангажемент в «Насьональ».

— Ну, а я что тебе говорила, Роуз? — заметила мама.

— Входи же поскорей и расскажи нам все-все-все! — умоляла девушка. — Мы просто умираем от любопытства!

— Однако вежливость прежде всего, — ответил Генри. — Позвольте вам представить мистера Баркера, англичанина и друга Джека.

Высокий темноволосый молодой человек с серьезным лицом, стоявший в дверях, выступил вперед и галантно поклонился.

(Прежде чем продолжить этот рассказ, в скобках хочу заметить, что я и был тот самый мистер Баркер, и все произошедшие затем поразительные события изложены на основании моих личных наблюдений.)

Мы прошли в маленькую уютную гостиную и сели у камина, где весело горел огонь.

Роуз устроилась на коленях брата, а миссис Латур оставила свое вязание и нежно взяла сына за руку.

Я откинулся на спинку кресла, стоявшего по другую сторону камина, и смотрел, как отблески пламени играют на золотистых локонах девушки и на точеном, мужественном профиле ее брата.

— Ну-с, — сказал Генри, — начну с самого начала. После того как я вышел из дома, я заглянул в кафе и там волею Фортуны встретил мистера Баркера, очень хорошо известного мне по рассказам Джека.

— Кажется, все мы вас прекрасно знаем, — добавила миссис Латур.

Я улыбнулся и снова поклонился.

Как приятно было оказаться в уголке доброй старой Англии, расположенном в самом центре Парижа.

— Мы вместе отправились в «Насьональ», — продолжал Генри, — пребывая в полной уверенности, что у меня нет ни малейшего шанса, поскольку Лаблас, великий трагик, обладает там огромным влиянием и изо всех сил ставит мне палки в колеса, хотя я никогда не делал ему ничего плохого.

— Каков негодяй! — возмутилась Роуз.

— Дорогая, прекрати сейчас же!

— Мама, ты же знаешь, что это за тип. А дальше, дальше что?

— Лабласа я там не увидел, но зато мне удалось застать директора театра, старого мсье Ламбертена. Он пришел в восторг от моего предложения. Он благосклонно заметил, что как-то раз видел, как я играл в Руане, и что был просто потрясен.

— Еще бы! — воскликнула пожилая дама.

— Затем он сказал, что им нужен актер на одну из главных ролей — Лаэрта, поскольку они собираются ставить шекспировского «Гамлета» в новом переводе. Премьера в понедельник вечером, так что у меня всего два дня, чтобы подучить роль и немного порепетировать. Лаэрта должен был играть другой актер, кажется, Монье, но он попал под карету и сломал ногу. Вы не представляете, как сердечно ко мне отнесся старик Ламбертен!

— Какой он милый! — восхищенно промолвила Роуз.

— Однако, Баркер, вы, должно быть, проголодались, а ужин уже подан. Двигайтесь ближе к столу, а потом, Роуз, подай нам кипяточку.

Итак, шутя и смеясь, мы принялись ужинать, и весь вечер пролетел, словно дивный сон.

Оглядываясь назад сквозь долгую вереницу лет, я помню все, как сейчас: смеющуюся, раскрасневшуюся девушку, обжегшую пальчики и пролившую горячую воду в процессе приготовления пунша; небольшого роста мать семейства с тихим, вкрадчивым голосом и сверкающими глазами и мужественного молодого человека с честной улыбкой на лице.

Кто бы мог предположить, что над ними нависла трагедия? Кто, кроме темной фигуры, все еще стоявшей на улице Бертран, чья зловещая тень пала на порог дома номер двадцать два?

Тем же вечером, а точнее сказать, уже ночью, поскольку часы на башне собора пробили три, происходили и другие события. Улицы Парижа опустели, разве что проходил несущий службу жандарм, да попадался одинокий припозднившийся кутила, спешивший домой после затянувшейся пирушки.

Даже на улице д’Анжу, одной из самых фешенебельных, свет горел лишь в нескольких домах.

В одном из них и разворачивается продолжение нашей истории.

Представьте себе роскошно обставленную большую гостиную, где удобно расположились несколько мужчин с сигарами в зубах. Огромная люстра отражается в бесчисленных зеркалах и ярко освещает обитую красным бархатом мебель.

Лежащий на полу толстый ковер гасит звуки шагов, так что никто не слышал, как один из мужчин встал с кресла и подошел к облицованному мрамором камину.

Любой завсегдатай французских театров узнал бы его с первого взгляда. Нелегко забыть крепкую мускулистую фигуру и мрачную, циничную улыбку Лабласа, первого трагика «Театра Насьональ». Физиономист, несомненно, узнал бы многое, взглянув на низкий лоб и массивную челюсть. Холодный взгляд серых глаз и чувственные губы навели бы наблюдателя на мысль, что вне подмостков «Насьоналя» этот человек является ненадежным, эгоистичным другом и мстительным, коварным противником.